…и Кант, несмотря на большое количество студентов на своих лекциях, не мог не приметить образцовую внимательность и живой интерес Крауса. Поскольку Краус ходил на лекции не ради галочки, а для того чтобы получить новый материал для размышлений и исследований, у него возникало множество вопросов, возражений, сомнений, неясностей, всяческих мыслей, беспокоивших его и почти сводивших с ума. Отчасти из-за робкого и застенчивого характера, а отчасти из-за тогда еще существовавшей огромной дистанции между академическими преподавателями и студентами, из-за которой дружеские разговоры между ними были явлением редким, он не осмеливался подойти к Канту. Но он получил желаемое несколько иначе. Он пошел на занятия Канта по диспуту и однажды представил великому философу такие глубокие возражения и выказал такую способность к философской мысли, что Кант заинтересовался молодым человеком и попросил его остаться после лекции, чтобы лучше с ним познакомиться. Кажется, Кант словно нашел своего студента. Для самого студента это было событием огромной важности. Без Канта, который стал для него единственным и неповторимым, Краус, вероятно, никогда бы не стал тем, кем стал[834]
.Краусу нравился Кант, а Канту нравился Краус – и преподаватель философии пекся о своем студенте. Когда в 1773 году умер дядя Крауса, он остался безо всякой поддержки. Его родители умерли еще до того, как он приехал в Кёнигсберг. Кант стал поддерживать Крауса. В 1774 году он рекомендовал его, когда понадобилось присматривать за молодым бароном, учившимся в университете. Краус получил должность и внушительный оклад. Он жил с молодым бароном в доме Кантера, рядом с Кантом.
Посетив все лекции Канта, Краус обратился в 1774 году к другим занятиям. Он самостоятельно изучил английский и математику. Он много читал, особенно высоко ценя «Гудибрас» Батлера, всего Шекспира, «Тристрама Шенди» Лоренса Стерна, «чтобы поймать его настроение и остроумие», Руссо и Спинозу, «чтобы образовать свой рассудок» и «Тиндейла, Моргана, Гоббса и все антирелигиозные умы, которые научили меня сомневаться и согласиться с верным утверждением, что Библия создана не для философской спекуляции». Он читал Вольтера и, как учителя в «спекуляции», то есть в метафизике, – Юма. На Крауса эти книги могли повлиять так же, как и лекции Канта. Хотя Кант видел в Краусе своего студента, Краус не желал следовать новой критической философии Канта.
В самом деле, после 1775 года на Крауса, как прежде на Гердера, все больше и больше оказывал влияние Гаман, который 14 августа того же года сказал Гердеру, что Краус «величайший талант и в философии, и в математике. Он усердно размышляет над проблемами. Он учитель моего сына и его отца»[835]
. Но через год (10 августа 1776 года) он написал: «Краус стал мне совершенно чужим и переводит, по рекомендации Грина, „Политическую арифметику“ [Артура] Юнга для Кантера». Потом он признавался, что Краус «работает над чем-то – и что это, вероятно, никто из нас не знает. Он заболел из-за этого, поскольку перетрудился»[836]. Это не последнее упоминание о том, что Краус не мог закончить работу. Позже в том же году Гаман жаловался, что Краус, несмотря на большой талант, имеет в себе «что-то тайное, коварное, необъяснимое», «как мертвая муха, что портит лучшую мазь»[837]. Он жаловался также, что Краус – разгильдяй. Учитывая, что самого Гамана едва ли можно было считать образцом дисциплинированности, это серьезное замечание.Фоном этих замечаний было желание Крауса принять участие в конкурсе Прусской академии на призовую статью об источниках двух изначальных способностей души. Поскольку он