Кант. Биография

В «Аналитике прекрасного» Кант сначала выделяет четыре момента суждения вкуса, точнее, одного из предметов таких суждений, а именно красоты. Он стремится показать, что мы можем говорить здесь об универсальности, поскольку суждения вкуса – это оценки предметов, к которым мы испытываем чувство восхищения или отвращения, независимо от какого бы то ни было интереса, который мы могли бы к ним иметь. Таким образом, то, что прекрасно, радует нас совершенно бескорыстно, независимо ни от какого интереса. Во-вторых, прекрасное приносит удовольствие всем, независимо от понятия, которое у нас имеется о прекрасном. Кант утверждает, что суждения об удовольствии никак не могут обладать того рода интерсубъективной истинностью, которой обладают суждения о предметах. Но это было бы необходимо, если бы в таких суждениях речь шла о понятиях. В-третьих, красота есть «форма целесообразности предмета, воспринимаемая в нем без представления о цели»[1345]. Различая два вида красоты – свободную и сопутствующую, где свободная красота не предполагает понятия того, каким должен быть предмет, а сопутствующая красота предполагает такое понятие, Кант утверждает, что суждение вкуса касается, строго говоря, только первого вида. Суждения, связанные с совершенством предмета, на деле всегда имеют интеллектуальную составляющую. Наконец, «прекрасно то, что без понятия признается предметом необходимого благоволения»[1346]. Суждения вкуса имеют своей целью всеобщее согласие; они приписывают нам наличие общего чувства. Это означает, что «подобное общее чувство существует (под ним мы понимаем не внешнее чувство, а действие, проистекающее из свободной игры наших познавательных способностей[1347].

Кант определяет возвышенное как то, что «абсолютно велико»[1348]. Для него возвышенное подобно прекрасному в том смысле, что оно нравится нам само по себе и не предполагает никаких понятий. В то время как прекрасное всегда относится к форме предмета, возвышенное может быть обнаружено и в бесформенном предмете. В возвышенном представлена безграничность. В то время как в красоте благоволение связано с качеством, в возвышенном оно связано с количеством. Соответственно, Кант пытается показать, что суждения о возвышенном, которые, конечно, должны опираться на категории, являются по количеству «общезначимыми», по качеству «лишенными интереса», по отношению обладают «субъективной целесообразностью», а по модальности «необходимы»[1349]. Это тот же подход, которому он следовал при обсуждении прекрасного. В то же время, хотя существует лишь один вид прекрасного, Кант утверждает, что есть два вида возвышенного: математическое и динамическое. Математически возвышенное связано со способностью познания, динамически возвышенное – со способностью желания. Одно сохраняет душу в состоянии спокойного созерцания, другое приводит ее в движение.

Результатом кантовских рассуждений о прекрасном и возвышенном выступают следующие определения: 1) «Прекрасно то, что нравится в простом суждении (следовательно, не посредством чувственного ощущения в соответствии с понятием рассудка). Из этого само собой следует, что оно должно нравиться независимо от какого бы то ни было интереса». 2) «Возвышенно то, что непосредственно нравится в силу своего противодействия чувственным интересам»[1350]. Это «предмет (природы), представление о котором побуждает душу мыслить недосягаемость природы как изображение идей»[1351]. Хотя идеи не могут быть изображены, поскольку их предметы сверхчувственны и не являются природными предметами, чувство возвышенного оживляет эти абстрактные понятия. Оно «расширяет душу». Возвышенное всегда должно быть связано с образом мыслей, то есть с максимами, «которые способствуют тому, что интеллектуальное и идеи разума обретают превосходство над чувственностью». Кант рассуждает так:

Быть может, в иудейской книге законов нет ничего более возвышенного, чем заповедь: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе, вверху, и что на земле внизу и что в воде ниже земли». Одна эта заповедь может объяснить энтузиазм, который еврейский народ в эпоху развития своей нравственной культуры испытывал к своей религии. То же относится и к представлению о моральном законе и задатках моральности в нас[1352].

Что бы ни вносило чувство возвышенного в идеи, оно не творит из них кумиров.