Кант. Биография

Но ничего не произошло, по крайней мере поначалу. Кант оставался несколько настороже, но не слишком. В марте 1793 года берлинский издатель Иоганн Карл Филипп Шпенер попросил его переиздать статью 1784 года «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане». Кант отказался, отметив, что пигмей, которому дорога его шкура, не должен вмешиваться, когда «сильные мира сего находятся в состоянии помутнения, независимо от того, происходит ли оно от дыхания богов или от вулканических газов»[1461]. В сентябре 1793 года в Monatsschrift вышла статья, которую Кант обещал Бистеру годом раньше. Она была озаглавлена «О поговорке: „может быть, это и верно в теории, но не годится для практики“»[1462]. Однако вряд ли ее можно назвать исключительно моральной статьей. Кант рассматривал в ней такие вопросы, как свобода печати, право на революцию, право вести войну, сохранение мира, а также природу и авторитет правительства в целом. Это был еще один вклад в политическую дискуссию, которой, с точки зрения короля, лучше бы вообще не было.

Статья состоит из трех частей. В первой Кант рассматривает отношение моральной теории к моральной практике. Она была написана, чтобы ответить на «некоторые возражения» со стороны Гарве, более консервативного, чем Кант. Во второй части речь идет об отношении теории к практике в государственном праве, и она была эксплицитно направлена против Гоббса. В заключительной части рассматриваются вопросы теории и практики в международном праве. Кант развивает здесь то, что он называет «космополитической» точкой зрения, направленной против Мендельсона. Это разделение выражает три точки зрения на мир, которые человек может принять: 1) частного гражданина и делового человека, 2) «государственного мужа» и 3) «светского человека» и «гражданина мира».

Гарве утверждал, что кантовское различие между поступками, совершаемыми непосредственно из долга, и поступками, совершаемыми сообразно долгу, попросту не выдерживает критики. Первое возражение Гарве состояло в том, что для того, чтобы действовать нравственно, согласно Канту, мы должны отказаться от желания быть счастливыми; но это противоречит природе. Ответ Канта: я никогда не требовал ничего подобного, а если бы и требовал, то просил бы невозможного. Второе возражение Гарве состояло в том, что мы никогда не можем точно знать, действовали ли мы лишь из долга или из эгоистических соображений. Поскольку это различие имеет принципиальное значение для кантовской морали, то это была серьезная критика. Кант отвечает:

Я готов согласиться, что ни один человек не может сознавать с полной уверенностью, что он исполнил свой долг совершенно бескорыстно, ведь это относится к внутреннему опыту, и для сознания такого душевного состояния необходимо исключительно ясное представление обо всех побочных представлениях и соображениях, присоединяющихся к понятию долга посредством воображения, привычек и склонностей, а этого требовать ни в коем случае нельзя.

Но этого и не требовалось, согласно Канту. Он утверждает, что проводимое им различие имеет смысл, если его понимать как предписание поступать определенным образом, так что человек

…обязан исполнять свой долг бескорыстно и должен полностью обособлять свое стремление к счастью от понятия долга, чтобы иметь его совершенно чистым. Сделать же своей максимой содействие влиянию таких мотивов [противоречащих долгу], под тем предлогом, что человеческая природа не допускает такой чистоты. это будет концом всякой моральности[1463].

Это различие связано с Gesinnung человека, с честностью его души, а не с эмпирической психологией. Хотя наше стремление совершать правильные поступки по правильной причине и зависит от психологических вопросов, но оно не просто сводится к ним.