Кант. Биография

Заключение, озаглавленное «Вероучение как учение об обязанностях по отношению к Богу лежит за пределами чисто моральной философии», представляет большой биографический интерес, ведь хотя Кант всего несколько лет назад обещал, что не будет обращаться в своих сочинениях к религии, по крайней мере пока является подданным Его Величества, здесь он близок к этому. Во всяком случае, он не только возвращается здесь к проблематике из «Религии в пределах только разума», но и ссылается на работу. Он утверждает, что в то время как мы можем объяснить религию как «совокупность всех обязанностей как божественных заповедей», это не превращает религиозный долг в «долг перед Богом»[1579]. Религия не имеет права голоса в вопросах морали, поскольку

…в этике как чистой практической философии внутреннего законодательства мы постигаем лишь моральные отношения человека к человеку; вопрос же о том, каково отношение между человеком и Богом. абсолютно для нас непостижим. этика не может быть расширена за пределы взаимных обязанностей людей[1580].

Эти последние несколько предложений «Учения о добродетели» служат доказательством того, что те, кто обвиняет Канта в трусости в его споре с Фридрихом Вильгельмом II и цензорами, ошибаются.

Статья Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия», которая также вышла в 1797 году, была ответом Бенжамену Констану, который критиковал Канта в статье, появившейся ранее в том же году. Констан утверждал, что «нравственное правило, будто говорить правду есть наш долг, – если его взять безусловно и изолированно, – сделало бы невозможным любое общество». В частности, он утверждал, что говорить правду есть долг, но любой долг основан на праве, которое имеет кто-то другой, и поэтому может возникнуть случай, когда кто-то не имеет права говорить правду, – и таким образом, на самом деле, никто не имеет права на правду, которая вредит другим. Кант обрушился с критикой на мысль о том, что кто-то может иметь «право на правду». Он утверждал, что такого права быть не может, а также что ложь всегда кому-то вредит – если не конкретному человеку, то человечеству в целом. «Священная, безусловная, повелевающая и никакими внешними требованиями не ограничиваемая заповедь разума: во всех показаниях быть правдивым (честным)». Всякий, кто солгал, несет ответственность за последствия лжи; но тот, кто говорит правду, не несет ответственности за последствия.

Эта статья, на которую часто нападают из-за якобы абсурдности ее выводов, является хорошим примером кантовского ригоризма. И хотя некоторые пытались объяснить ее старостью Канта, кажется ясным, что это его хорошо продуманное мнение об этом вопросе, и что он представил бы по сути те же самые аргументы в то время, когда писал «Основоположения». Эта работа подчеркивает его стоический взгляд на наши действия. «Из существующих вещей одни находятся в нашей власти, другие нет. В нашей власти мнение, стремление, желание, уклонение – одним словом, все, что является нашим. Вне пределов нашей власти – наше тело, имущество, доброе имя, государственная карьера, одним словом – все, что не наше. То, что в нашей власти, по природе свободно, не знает препятствий, а то, что вне пределов нашей власти, является слабым, рабским, обремененным и чужим»[1581]. Этика, по сути, ведет речь о том, что является нашим собственным делом или «зависит от нас», а именно о наших поступках. Бенжамен Констан, напротив, полагал, что этика имеет отношение к вещам, которые, по крайней мере согласно Канту, являются не собственно нашим делом, а именно к последствиям наших поступков. Мы не можем нести ответственность за все, что вытекает из наших действий, а только за то, что мы делаем. Констан не понимает разницы между «причинением вреда» (nocere) и «причинением несправедливости» (laedere). Мы не всегда можем избежать первого. На самом деле было бы неразумно даже этого требовать; но мы можем и должны любой ценой избегать последнего.

Кант, вероятно, хотел опубликовать еще статью «Возврат к вопросу: находится ли род человеческий на пути неуклонного прогресса к лучшему?», ведь именно ее, по всей вероятности, он отправил в Berlinische Monatsschrift, но цензура отвергла ее 23 октября 1797 года[1582]. Позже Кант включил ее в «Спор факультетов».

Незавершенное религиозное дело: «Этому неблагополучному обстоятельству положен конец»