Кант. Биография

На основании центральных частей Opus postumum можно предположить, что целью Канта в этой работе было уточнение априорных принципов, которые физик должен принять, чтобы достичь систематической науки о природе. Такие принципы должны были бы быть более конкретными, чем те, которые Кант обсуждал в «Аналитике основоположений» в первой «Критике». По-видимому, они также должны были бы быть конкретнее тех, которые он обозначил в «Метафизических началах естествознания». По нескольким его замечаниям можно это предположить, но некоторые из предполагаемых названий работы намекают на более амбициозное предприятие, а именно попытку сформулировать априорные принципы самой физики. Возможно, вовсе не удивительно, что у Канта ничего не вышло.

Грубо говоря, Кант следующим образом решил восполнить этот все еще остававшийся пробел в своей системе, то есть отсутствие метафизики природы или естествознания. Он постулировал своего рода эфир или тепловую материю, которая заполняла всю вселенную и одинаково проникала во все тела. Этот эфир, или первоначальная материя, соответственно, не подлежал никакой смене места. Кант также хотел показать, что эфир, как изначальная материя, – это не чисто гипотетический принцип, это действительно изначальная движущая сила. Без него не было бы ни объектов чувств, ни какого-либо опыта. Он использовал эфир, чтобы объяснить все остальные движущиеся силы, и в черновике первой части книги он пытался привести их в соответствие с таблицей категорий. Во второй книге он намеревался сформулировать систему мира. То, что дошло до нас, относится в основном к первой части[1614].

Начиная с 1796 года Кант упорно трудился, пытаясь заполнить предполагаемый разрыв между основаниями метафизики природы и физикой, но решение ускользало от него. Решение постулировать эфир как априорный принцип пришло к нему только через «несколько лет», а именно «в 1799 году». Это решение, по мнению Фёрстера, «отражено в уникальном статусе, который Кант теперь придавал понятию эфира, изначально введенному в Opus postumum, чтобы объяснить ряд физических явлений»[1615]. Эфир, как гипостазированное пространство, всепроникающее, вседвижущееся и постоянное, стал теперь априорным принципом, обеспечивающим систематичность физики. Такое «решение» никогда бы не пришло в голову критическому Канту. Эфир был своего рода материей, а никакая материя не могла быть для него априорной. В самом деле, априорная материя была бы противоречием для критического Канта. Материя всегда была и должна была быть делом опыта. Однако теперь эфиру «как материалу для мировой системы» был придан «не гипотетический, а априорный» статус[1616]. Это – contradictio in adjecto, по крайней мере с точки зрения критической философии[1617]. Сам Кант отмечает, что доказательство, устанавливающее этот вид материи, «содержит в себе нечто странное; ибо подобное умозаключение вовсе не кажется последовательным или возможным»[1618]. И все же он продолжает излагать такое доказательство.

Пожалуй, неудивительно, что сам Кант почти сразу понимает, что это не решение[1619]. (Удивительно, что он вообще счел его достойным записи.) То, чем он заменяет первое решение, ничуть не лучше. Отталкиваясь от идеи, что мы можем познать природу только на основании определенных субъективных условий, Кант утверждает, что мы знаем движущие силы в телах только потому, что «сознаем собственную деятельность». По этой причине он находит, что «понятие первоначально-движущих сил. должно лежать a priori в деятельности души, которую мы сознаем в движении»[1620]. Я осознаю движение, только будучи воплощенным существом, и как воплощенное существо я – предмет опыта среди других предметов опыта. Поэтому деятельность души, сознаваемая нами при движении, не обязательно раскрывает некое априорное понятие первоначально движущихся сил. Этот аргумент столь же неудачен, как и предыдущий.

Обсуждая эфир и тепловые силы, Кант находился под влиянием современных дискуссий по физике и химии. Пёршке утверждал, что «последними книгами, которые он читал», были книги по физике, и что новые открытия в физике «внутренне его беспокоили»[1621]. То, что он читал в последние годы, вероятно, во многом относилось к новым достижениям в физике в результате открытий Лавуазье. Физико-химические концепции физики заменили в Opus postumum его ранние более механические взгляды. Фридман, безусловно, прав, говоря, что «растущее осознание новой физической химии. больше, чем любой другой фактор, подпитывает новый оптимизм в отношении эмпирических или опытных наук, явный в кантовском проекте „перехода“»[1622]. Однако с точки зрения его критического предприятия такая уверенность неуместна. Опытные науки сами по себе не могут решить проблему априорных оснований физики уже хотя бы потому, что они опытные.