Кант. Биография

Настоящим заявляю, что считаю наукоучение Фихте совершенно несостоятельной системой. Ибо чистое наукоучение представляет собой только логику, которая со своими принципами не достигает материального момента познания. Рецензент уверяет, что «Критику» не следует понимать буквально в отношении того, чему она учит относительно чувственности, но что каждый, стремящийся понять «Критику», должен прежде всего овладеть надлежащей (бековской или фихтевской) точкой зрения, потому что кантовская буква, подобно аристотелевской, якобы умерщвляет дух. По этому поводу настоящим я еще раз заявляю, что «Критику» во всяком случае следует понимать буквально…[1626]

Васянский сообщал: «Уже в 1799 году, когда все это [его слабость] было еще едва заметно, он однажды. при мне сказал: „Господа, я стар и слаб, вы должны относиться ко мне как к ребенку“»[1627]. Яхман, конечно, уже заметил эту «слабость» тремя годами раньше. В другой раз Кант объяснял:

Господа, я не боюсь смерти, я сумею достойно умереть. Богом клянусь, что если бы этой ночью я почувствовал, что умру, то мне захотелось бы, подняв и сложив руки, сказать: Слава Богу! Да, если бы злой демон сел мне на шею и шептал в ухо: Ты сделал людей несчастными! – тогда это было бы несколько иначе[1628].

Кант считал, что ничего подобного он не сделал. Он был удовлетворен – и готов умереть. На самом деле он с нетерпением ждал смерти. Если бы у него был выбор между жизнью и смертью, он выбрал бы смерть. Однако он знал, что выбора нет[1629]. В последние годы жизни он неоднократно говорил друзьям, что ложится спать каждую ночь, надеясь, что эта ночь будет последней[1630]. Поскольку его брат, который был более чем на одиннадцать лет моложе его, умер в 1799 году, возможно, эта надежда казалась ему оправданной.

И все же его желание долго не исполнялось. Ему пришлось ждать еще пять лет – медленно угасая, месяц за месяцем. Все биографы говорят, что он все больше слабел. Уже в 1798 году он почти перестал ходить на званые ужины, а его прогулки стали короче[1631]. И все же то, что биографы называют «слабостью» (Schwäche), было не столько слабостью тела, сколько угасающими умственными способностями. Действительно, есть что-то трагическое в том, как один из величайших умов, когда-либо живших на земле, был доведен до полной беспомощности. Ничто, кроме сильной физической боли, не пощадило его в последние годы.

В течение почти пяти лет перед смертью постепенное ухудшение силы ума Канта, возможно, облегчило ему ее ожидание, но физический упадок все ухудшал его состояние. В затянувшемся упадке Канта нет ничего экстраординарного. Многие другие от этого страдали, и никаких новых уроков из смерти Канта извлечь не получится. Учитывая постепенность этого упадка, Кант не доказал, что умеет умирать лучше, чем кто-либо другой. Смерть была тем, что с ним происходило. Это был постепенный процесс, который сначала лишил его разума, а затем и тела.

Постепенно все привычки, которые упорядочивали жизнь Канта, изменились. Он все еще вставал в пять утра, но стал укладываться спать раньше. Прогулки больше не уводили его далеко от дома, он был очень хрупок. Все еще оставаясь теоретиком, он разработал своеобразную походку, пытаясь ставить ноги на землю перпендикулярно; он начал топать. Он был убежден, что ходьба на плоской ноге увеличит сопротивление и таким образом предотвратит падение. Но он все равно падал. Неизвестной женщине, которая однажды помогла ему подняться, он подарил розу, которую держал в руке. Вскоре после этого он совсем отказался от прогулок[1632]. Он больше не мог даже пересчитать деньги, так как не распознавал монеты. Соответственно, этой его слабостью не раз пользовались. Васянский должен был позаботиться о малейших деталях его жизни.