Кант. Биография

Кант жил очень скромно, но никогда не испытывал настоящей нужды, хотя бывали времена, когда ему нужно было выйти, а одежда была у штопальщика. Тогда один из студентов оставался у него дома, а Кант выходил во взятых взаймы пальто, брюках или обуви. Если одежда была совершенно изношена, студенческое братство собирало деньги и покупало новую, не требуя оплаты или возвращения.

Кант не был пьяницей или драчуном, что нередко встречалось среди студентов немецких университетов в XVIII веке[214]. Кажется, он не принимал участия ни в каких студенческих розыгрышах. Так, он не участвовал в так называемом Pantoffelparade, когда студенты, выстраиваясь вдоль выхода из церквей Кёнигсберга, нарочито разглядывали и критически оценивали юных барышень, выходивших со службы. Учеба была для него важнее всего. На старших курсах у Канта появились поклонники среди молодых студентов. Те равнялись на него. Он не только давал им уроки по академическим предметам, но и оказывал на них влияние во многом другом. Так, Гейльсберг сообщает, что «Кант не любил никаких фривольностей, и того меньше „выходить в город“, и мало-помалу убеждал своих слушателей вести себя так же». Он был нравственной силой в жизни других задолго до того, как закончил университет и начал преподавать.

Кант был серьезным, смеялся нечасто. Чувство юмора у него было, но совсем не такое, к какому привыкли студенты. Кант ценил юмор писателей-философов; его шутки были тоньше, чем могли бы оценить большинство его товарищей. Кроме того, он был невозмутим. Спонтанный смех или неконтролируемая радость были не в его характере. Вполне возможно, что под влиянием пиетистского образования он научился подавлять такие порывы. Дети Господа в Кёнигсберге не были замечены в неконтролируемом и недисциплинированном поведении.

Даже в старости его юмор был сух, а тонкие шутки произносились совершенно серьезно. Уже студентом Кант, кажется, считал самоконтроль одной из высочайших добродетелей.

Когда кто-то раскритиковал его за то, что он мало смеется, «он признал этот недостаток, а потом добавил, что ни один метафизик не принес миру столько добра, сколько принесли Эразм Роттердамский и знаменитый Монтень», посоветовав друзьям их «постоянно читать», особенно последнего. Он мог цитировать целые отрывки из Монтеня «наизусть»[215]. Немаловажно, что Монтень был так важен для Канта-студента, но едва ли он был в этом одинок. Монтеня столь же высоко ценили многие современники Канта, например Гаман и Шеффнер. Неудивительно и то, что Кант продолжал хвалить Монтеня и в более поздние годы, хотя и считал, что Монтень слишком много говорит о себе – недостаток, Канту не свойственный.

Нельзя сказать, что для Канта существовала только работа и вообще не существовали развлечения. И снова Гейльсберг:

Он отдыхал, только играя в бильярд. Мы с Влёмером были в этом его постоянными спутниками. Мы достигли высот игры и редко уходили домой, не выиграв. Я оплачивал учителя по французскому практически полностью из этих денег. Когда с нами больше никто не хотел играть, поскольку мы всегда выигрывали, мы полностью оставили этот источник дохода и перешли на ломбер, в который Кант хорошо играл.

Даже в своих развлечениях Кант никогда не терял из виду утилитарные соображения. Игра была еще и способом заработать денег. Пиетисты, особенно Шульц, вряд ли одобрили бы эту практику[216]. Для строгих пиетистов карты были «молитвенником дьявола», дорогой, ведущей прямиком в ад. Канта не беспокоили такие соображения. Игры не препятствовали его учебе или тому, чтобы давать уроки, – совсем наоборот. В одной из лекций по антропологии он утверждает, что игра в карты «обучает нас, делает нас уравновешенными, учит держать чувства под контролем. В этом смысле они могут иметь влияние на нашу нравственность»[217]. Кант был бы хорошим игроком в покер.