Кант: краткое введение

Не избежал влияния этой интерпретации и Шопенгауэр (1788–1860), уверенный, что Кант напрямую идентифицировал «трансцендентальный субъект» с волей, которую он считал истинной субстанцией, лежащей в основе видимостей. По его мнению, такие научные понятия, как пространство, время и причинность, применимы только к видимостям, они вносят порядок в мир видимостей (вуаль Майи — термин, заимствованный Шопенгауэром у восточных мистиков). А под этой вуалью воля совершает свой бесконечный непознаваемый путь. Гегель, напротив, развил идею Фихте о познанном как об «установленном» субъектом познания. Он пытался показать, что объективные данные, подтвержденные путем трансцендентальной дедукции являются только первым этапом расширяющегося процесса самопознания. Разум познает себя, устанавливая гораздо более сложный мир. Гегель назвал этот процесс диалектическим, намереваясь не унизить, а напротив, возвысить его. Он был уверен, что в первой «Критике» Кант анализирует не ошибки чистого разума, а динамичный процесс, в ходе которого разум постоянно опровергает собственные предположения. Восходя от разрушенного практического знания к более полной, более «абсолютной» картине реальности.

Кант наверняка отверг бы это возвращение к представлениям Лейбница. «Рассекая в свободном полете воздух и чувствуя его противодействие, — писал он, — легкий голубь мог бы вообразить, что в безвоздушном пространстве ему было бы гораздо удобнее летать» (т. 3, с. 45). Таким образом он отметает всякую претензию на абсолютное знание, тщащееся воспарить над сопротивляющейся средой опыта. Будет ошибкой трактовать трансцендентальный объект как имеющий отношение к действительной вещи. Любая идея устанавливается только как «точка зрения» (т. 3. с. 507), чтобы было ясно, что «чистые рассудочные понятия могут иметь только эмпирическое… применение и что основоположения чистого рассудка можно относить к предметам чувств только при наличии связи с общими условиями опыта, но их никоим образом нельзя отнести к вещам вообще (безотносительно к тому, как мы их можем созерцать)» (т. 3, с. 239). Описания мира, свободного от данных опыта, не существует. И хотя познаваемый мир не является ни нашим творением, ни даже совокупностью наших о нем представлений, его можно познать, только исходя из нашей точки зрения. Все попытки сломать ограничения, налагаемые опытом, оканчиваются впадением в самопротиворечие. И хотя мы получаем намеки на «трансцендентальное знание», мы никогда этого знания не получим. Эти намеки связаны с нравственной жизнью и эстетическим опытом, и хотя они говорят нам о том, каковы мы на самом деле, их можно перевести в слова только на неинтеллигибельном уровне. Философия, описывающая границы познания, всегда стремится преодолеть их. Однако финальный совет Канта лучше всего изложен в последней фразе «Логико-философского трактата» Виттгенштейна: «Если нам нечего об этом сказать, лучше помолчим».