Герти расхохотался бы, если бы был уверен, что этот смех не приведет к обмороку. Напряжение последних часов истощило его больше, чем десятимильная пробежка во весь опор. Положительно, климат Нового Бангора слишком плохо сказывается на его здоровье. И единственное, что в силах ему помочь, – порция сырого, липкого и зловонного лондонского тумана…
Гилберт «Бангорская Гиена» Уинтерблоссом.
Судя по всему, на этом острове обитают два Герти Уинтерблоссома, один из которых ведет утомительную жизнь клерка Канцелярии, в то время как другой шинкует людей на улицах тупым мясницким ножом. Только один из них настоящий, в самом деле прибывший из Лондона, а другой – рехнувшийся угольщик.
Изгарь не передавал никому визитных карточек. По какой-то причине он стал доппельгангером, фальшивым двойником Герти Уинтерблоссома. Тем самым двойником, от которого лучше отгородиться более прочным и надежным препятствием, чем поверхность зеркала.
– С тех пор мы его больше не видели. – Паленый, судя по всему, был слишком поглощен собственными воспоминаниями, чтобы обратить внимание на замешательство собеседника. – Он не вернулся в Ржавый Рубец, да и наверху мы его больше не встречали. Верно, погиб наш бедный приятель Изгарь.
Улыбка на губах Герти была немощной и слабой, как умирающая птица.
– Благодарю, – пробормотал он Паленому, бесцельно крутя в руках револьвер. – Вы очень меня выручили, мистер Паленый. Доброго вам дня и наилучших пожеланий.
Герти двинулся было к проему, ведущему прочь из Пепелища, но угольщики не спешили освобождать ему дорогу. На Герти они глядели насупившись, как зрители, разорившиеся на билет, но не увидевшие того, за чем пришли. И что-то в их взглядах подсказало Герти: зря он вытащил из барабана лишние патроны.
– Не спеши, сыряк, – произнес Паленый тоном, от которого у Герти оборвалась какая-то тонкая, скручивавшаяся в душе ниточка. – Не годится так быстро хорошую компанию покидать.
– Я полагал, мы уже решили наши разногласия, – с достоинством сказал Герти, одновременно прикидывая, в какую сторону броситься, если дело вновь дойдет до потасовки. – И я заплатил за свои вопросы. Разве не так?
Паленый сделался задумчив. Он несколько раз выдохнул воздух из пылающей глотки, рассматривая, как дым поднимается вверх, – ни дать ни взять рассеянный курильщик, занятый размышлениями.
– Так-то оно так. Только вот закавыка есть. Может, мозги у нас местами и прожарились, только считать мы умеем.
– И что? – с нехорошим чувством спросил Герти, чувствуя предательскую слабость в немеющих пятках.
– А то, что револьвер твой шестизарядный. И выстрелил ты шесть раз. Уж мы считали. Нехорошо как-то получается, а?
Паленый ничего не сказал, но угольщики, как и полагается своре, умели воспринимать команды без всяких слов. Сразу трое или четверо выдвинулись вперед, отрезав Герти путь наружу. Чернеющие сажей лица по-волчьи скалились, обнажая обугленные зубы. Жуткие зубы, как у людоедов Полинезии, про которых писал Спенсер в своей брошюре. Только те нарочно натирали зубы углем, а эти…
– Назад! – крикнул Герти, выставляя перед собой револьвер. – Иначе первый, кто ко мне прикоснется, схлопочет пулю!
Паленый не случайно был за главного на Пепелище. Властно отстранив угольщиков, он шагнул к Герти, ухмыляясь своей безобразной полурасплавленной гримасой. Которая стала только гаже, когда Герти ткнул в ее направлении стволом револьвера.
– Назад! Назад, не то снесу голову!
– Стреляй, сыряк, – прошипел Паленый, мягко приближаясь. – Давай и я сыграю в твою игру. Ну же. Чего ждешь?
Следующий его шаг оказался стремительным и быстрым. Призванным сбить уверенность, напугать, смутить. Паленый все просчитал верно, но ошибся лишь в одном. Он не представлял, насколько Герти напуган и без того. И, наверно, даже не успел удивиться, когда палец Герти рефлекторно дернулся на спусковом крючке.
Для того чтобы удивиться, у него было лишь короткая доля секунды между щелчком курка по капсюлю и огненным выхлопом, ударившим его в лицо, мгновенно превратившееся в грязное облако из сгоревшего пороха, угольной взвеси и фрагментов кости. Паленый зашатался и рухнул лицом в золу.
Герти был так потрясен этим, что даже не подумал о бегстве. Стоял и молча таращился на зажатый в руке дымящийся револьвер, пока кто-то из угольщиков не двинул его по затылку, отчего в голове появилась тягучая мягкая слабость, быстро наливающаяся темнотой, как сумерки Нового Бангора. Секундой спустя он сам уже падал в непроглядную и бездонную угольную шахту.