Канун дня всех святых

Напоследок на мальчиков обрушился дождь, лавина, ливень истошно кричащих душ, обращенных в жуков, блох, клопов-вонючек и пауков-долгоножек.

– Эй, гляньте-ка на того пса!

По камням, обезумев от ужаса, прыгала одичалая собака.

Ее морда, глаза, что-то такое в выражении глаз…

– Неужели?..

– Пипкин? – Сказали все хором.

– Пип… – закричал Том. – Вот, значит, где довелось встретиться? Ты…

Но тут – бум! Грянула коса!

И собака заскулила, заметалась от страха, съезжая по траве.

– Стой, Пипкин. Мы тебя узнали, мы тебя видим! Не бойся. Не… – Том засвистел.

Но пес, отвечая милым испуганным голосом Пипкина, исчез.

Но что за эхо от его повизгивания откликалось из холмов:

– Встречайте. Встречайте. Встречайте. Встречайте. Меня…

«Где? – подумал Том. – Черт возьми, где?»

Глава 13

С воздетой косой Самайн самодовольно озирался по сторонам.

Он очаровательно усмехнулся, поплевал огненной слюной на костлявые руки, стиснул косу пуще прежнего, занес и остолбенел…

Откуда-то доносились песнопения.

Где-то у вершины холма, в рощице, потрескивал костерок.

Здесь собрались люди, подобные теням, и, воздев руки к небу, распевали песни.

Самайн прислушался, не выпуская из рук косу, словно улыбку.

O, Самайн, Бог Мертвых!
Услышь нас!
Мы жрецы-друиды в
Этой роще дубов-великанов,
Просим за души умерших!

Вдалеке эти странные мужи у яркого костра подняли ножи из металла, взяли на руки котов и коз и запели:

Мы молимся за души тех,
Кто превращен в зверей.
Бог Мертвых, приносим в жертву мы
Эту живность,
Чтоб ты на волю отпустил
Души наших родных,
Умерших в этот год!

Засверкали ножи.

Самайн усмехнулся еще шире. Животные завизжали.

Мальчики на земле, в траве, среди валунов и заточенные души, в обличье пауков, тараканов, блох, мокриц и сороконожек, разинули рты, исторгнув неслышные стенания, зашебуршились, зашевелились.

Том вздрогнул. Ему отовсюду послышались мириады тишайших, микроскопических стонов, вздохов облегчения – сороконожки выкидывали коленца, паучки отплясывали.

– Освободи! Отпусти! – умоляли друиды на холме.

Огонь пылал.

Морской ветер завывал над лугами, полировал валуны, задевая пауков, перекатывая мокриц, опрокидывая тараканов. Крошечные пауки, насекомые, малюсенькие собаки и коровы улетали мириадами снежинок. Растворялись крошечные души в тельцах насекомых.

Выпущенные на волю с гулким пещерным шепотом, они засвистели в небе.

– На Небеса! – кричали жрецы-друиды. – O, свободные! Улетайте!

Они улетели. Растворились в воздухе с глубоким вздохом благодарности и признательности.

Самайн, Бог Мертвых, пожал плечами и всех отпустил. Затем он так же внезапно остолбенел.

Как, впрочем, и притаившиеся мальчишки, и мистер Саван-де-Саркофаг, припавший к земле среди валунов.

По долинам и по взгорьям стремительно маршировала армия римских воинов. Впереди бежал полководец, оглашая окрестности:

– Солдаты Рима! Уничтожьте язычников! Уничтожьте безбожную религию! Так приказал Светоний!

– За Светония!

Самайн в небе поднял было косу, но слишком поздно!

Солдаты под корень рубили мечами и топорами священные друидские дубы.

Самайн заголосил от боли, словно топорами подрубили его колени. Священные деревья застонали и рухнули со свистом и грохотом наземь при последнем ударе.

Самайн затрепетал в вышине.

Жрецы-друиды остановились на бегу и содрогнулись.

Деревья пали.

Жрецы с подкошенными коленями и лодыжками пали. Подобно дубам, их смел ураган.

– Нет! – взревел Самайн в вышине.

– Да! – вскричали римляне. – А ну-ка!

Солдаты нанесли завершающий мощный удар.

И Самайн, Бог Мертвых, срубленный под корень, под щиколотки, стал заваливаться наземь.

Мальчики, взглянув вверх, выскочили, чтобы не попасть под удар. Ведь его падение было подобно рухнувшему зараз могучему лесу. Его падение бросило на них полночную тень. Гром его погибели летел перед ним. Он был самым могучим деревом на свете, самым высоким павшим и погибшим дубом. Он падал, отчаянно завывая, хватаясь за воздух.

Самайн ударился о землю.

Упал с ревом, сотрясая внутренности холмов, и задул священные костры.

И после того как Самайн был срублен, повержен и умерщвлен, вслед за ним попадали и остальные дубы, как пшеница, скошенная напоследок косой. Его гигантская коса – исполинская улыбка, затерянная в полях, – превратилась в лужицу серебра и просочилась в траву.

Тишина. Тлеют костры. Ветер выдувает листья.

Солнце мгновенно зашло.

Друидские жрецы истекали кровью в траве, а мальчики видели, как римский командир затаптывал угасающий костер и священный пепел.

– Здесь мы возведем храмы и посвятим нашим богам!

Солдаты зажгли новые огни и воскурили благовония перед золотыми изваяниями.

Но не успели они разгореться, как на востоке забрезжила звезда. По пескам далекой пустыни, под перезвон верблюжьих бубенцов, шагали Три Мудреца.