Канун

Появившаяся въ газетахъ телеграмма изъ Петербурга произвела въ городѣ настоящую сенсацію. Краса города, вдохновитель всѣхъ дѣлъ, магъ и волшебникъ, безъ котораго въ городѣ не начиналось ни одно предпріятіе, Левъ Александровичъ Балтовъ былъ назначенъ на постъ директора одного изъ департаментовъ того министерства, во главѣ котораго стоялъ Ножанскій.

Городъ рѣшительно былъ потрясенъ. Даже на улицахъ замѣчалось усиленное движеніе, потому что всякій, прочитавъ извѣстіе, стремился поскорѣе обмѣняться мыслями съ своими знакомыми.

Въ сущности, публика никакъ не могла уразумѣть смысла этого назначенія. Постъ хотя былъ значительный, но не первостепенный и не понимали, какъ такой первостепенный человѣкъ мѣняетъ свое исключительное положеніе въ городѣ на зависимое, хотя бы и тамъ, на верху.

Къ Льву Александровичу полѣзли интервьюеры, и онъ не отвергъ ихъ, а давалъ объясненія.

— Это актъ дружбы, господа, не больше, — сказалъ онъ имъ, — съ Ножанскимъ мы старые друзья, мы работали съ нимъ вмѣстѣ здѣсь, когда основывали общество взаимнаго кредита. Ему понадобилась моя опытность и, если хотите, моя энергія, вотъ онъ и призвалъ меня… Мнѣ очень трудно разстаться съ роднымъ городомъ и съ дѣломъ, которое мнѣ дорого, какъ мое созданіе. Но, господа, когда отъ гражданина требуется служба государству, онъ не имѣетъ права отказаться.

Въ дѣловыхъ сферахъ пошла стремительная агитація объ устройствѣ торжественныхъ проводовъ Льву Александровичу, но онъ ихъ отклонилъ. Онъ сказалъ, что на это у него слишкомъ мало времени.

Въ тотъ-же день, когда появилось извѣстіе, послѣ пяти часовъ, въ квартиру Льва Александровича поднимался Максимъ Павловичъ Зигзаговъ. Онъ былъ очень взволнованъ.

Дома онъ засталъ только Елизавету Александровну. Левъ Александровичъ еще не пріѣхалъ.

Елизавета Александровна была настроена удивительно торжественно. Она какъ то вся выпрямилась и еще ближе къ вискамъ пригладила свои волосы, и въ ея лицѣ была какая-то непроницаемая строгость.

— Какое событіе! сказалъ ей Максимъ Павловичъ. — Весь городъ взволнованъ. Поздравляю васъ… Вамъ, по всей вѣроятности, это доставляетъ большее удовольствіе, чѣмъ даже Льву Александровичу.

— Почему вы такъ думаете? — величественно спросила его Елизавета Александровна.

— Но какъ же? Онъ, кромѣ почета, беретъ на себя еще и большую отвѣтственность. А вы только почетъ.

— Вы ошибаетесь. Я всегда въ душѣ чувствую отвѣтственность за каждый шагъ моего брата.

— О, въ душѣ это совсѣмъ не то, что нести отвѣтственность всенародно.

— Мой братъ не боится никакой отвѣтственности.

Дальнѣйшій разговоръ не состоялся, потому что въ это время пріѣхалъ Левъ Александровичъ.

— Такъ это правда? Вы согласились? Тутъ нѣтъ никакой ошибки? — сейчасъ же забросалъ его вопросами Максимъ Павловичъ.

— Правда, правда. Теперь уже надо это сказать. Пойдемте ко мнѣ, поболтаемъ, — отвѣтилъ Левъ Александровичъ, необыкновенно оживленный, и потащилъ Зигзагова въ кабинетъ. — Мы сейчасъ придемъ обѣдать, — сказалъ онъ Елизаветѣ Александровнѣ.

— А что, — говорилъ онъ, когда они съ Зигзаговымъ сидѣли въ кабинетѣ. — Вы находите это безуміемъ?

— Нѣтъ, не безуміемъ, а… Можно говорить, какъ думаю?

— Конечно, конечно, теперь все можно…

— Потому что, все равно, теперь вы не перемѣните вашего рѣшенія? Я, вѣдь, знаю: вы долго рѣшаете, но, рѣшивъ, стоите твердо. Вы выковываете ваши рѣшенія изъ стали. Такъ вотъ что, милый Левъ Александровичъ! не безуміе, а первый вашъ ложный шагъ…

— Милый Максимъ Павловичъ, но почему же? Вы считаете меня такимъ слабымъ и неспособнымъ!

— Нѣтъ, я считаю васъ сильнымъ и талантливымъ… Иногда вы можете возвыситься даже до геніальности. Но, простите меня, вы не додумали… Думали-ли вы о томъ, чего отъ васъ требуютъ?

— Работы, работы, работы… Энергіи, ума, яснаго взгляда… Творчества…