Капер

Юдифь легла со мной без проявления каких-либо эмоций. Такое впечатление, будто отреклась от своего тела: делайте с ним, что хотите, мне все равно, потому что ничего изменить не могу. Оказалась не совсем плоскогрудой. Просто сиськи были перетянуты материей. Наверное, таким образом понижала сексуальный интерес к себе. Мне было забавно наблюдать, как она возвращается в свое тело под действием моих рук. Сперва крепилась, стараясь не издать ни звука, только, когда было очень приятно, сжимала ноги, вдавливая мои пальцы глубже и делая себе еще приятнее, затем изгибалась, пытаясь увернуться. Когда я обхватил губами ее напряженный, словно резиновый, сосок и медленно, растягивая его, как бы сдоил, Юдифь тихо всхлипнула — и перестал сопротивляться и сдерживаться. Кончая в первый раз, она, раскидав руки, как распятая, схватилась обеими за льняную простыню и так громко проскребла по ней ногтями, что мне показалось, что порвала. В последующие разы скребла потише, зато всхлипывала громче. Когда я, удовлетворенный и обессиленный, отпал от нее, села на согнутые в коленях ноги, лицом ко мне, положила мою правую руку себе на бедра рядом с треугольником черных густых волос, которые, когда индианка наклонялась, щекотали мне пальцы, накрыла двумя своими руками и, медленно покачиваясь вперед-назад, начала говорить быстро и нараспев. Я не понимал слов, но, судя по эмоциональному заряду, это была песня любви. Лицо ее ожило, поглупев от счастья, а глаза, трудно различимые в темноте на смугловатом лице, теперь смотрели не сквозь меня. Я кожей чувствовал теплоту ее взгляда.

На следующий день поделили добычу. Кроме капитанов, от каждого корабля присутствовало по три представителя. Золота оказалось около двух тонн, а серебра — почти триста сорок. Их и драгоценные камни из сундуков поделили быстро. Зато ценности, отобранные у местных жителей, и оружие гарнизона делили очень бурно. Жадность голландцев наткнулась на жадность англичан. Потребовалось вмешательство мое и лорда Стонора, чтобы союзники не стали врагами. Затем собрали со всего города гужевой транспорт и начали перевозить добычу на пирс, а оттуда на ялах и катерах — на корабли. Золото и серебро погрузили на дно трюмов.

На следующий день драгоценные металлы завалили мешками с красным перцем и кошенилью (киноварью), которые обнаружили в большом каменном складе возле пирса. Кошениль была в виде порошка, полученного из сушеных насекомых. В Европе ее обработают и получат красный краситель тканей, ковровой пряжи. Стоила она дороже перца, поэтому в первую очередь поделили и погрузили ее. Перцем заполнили все свободные помещения и даже часть сложили на главных палубах кораблей, но все равно много пришлось оставить.

Кое-кто предлагал поджечь склад, но я запретил, сказав шутливо:

— Где они будут хранить нашу следующую добычу?!

Закончив погрузку, пополнили запасы пресной воды, набрали кукурузной муки, свежих фруктов и овощей, в том числе сладкого картофеля — батата, который больше похож на репу и весит до нескольких килограмм. Мякоть у него сочная и разного цвета — от белого до фиолетового. Вареный батат по вкусу напоминает сладковатый, подмороженный картофель, за что и получил свое название. В сыром виде он и по цвету, и по вкусу напоминает морковь, а жареный похож на жареную тыкву. Он неплохо хранится, поэтому послужит нам хорошим средством от цинги. Забили всех волов, коров, овец и коз, засолив мясо в бочках. Всю птицу и часть мелкого скота съели в предыдущие дни. Оставшихся в городе лошадей, лошаков, мулов и ослов отдали бывшим рабам, неграм и индейцам. Я приказал отпустить рабов и даже разрешил им забрать из имущества хозяев все, что понравится, но не трогать их самих. Индейцы и негры ушли из города рано утром одним отрядом, увозя на вьючных животных кучу хозяйского барахла, в основном металлическую посуду, орудия труда, одежду, обувь. Вместе с ними уехала на коне алькальда Юдифь. Попрощавшись со мной, она ни разу не оглянулась, хотя уверен, что чувствовала мой взгляд.

В ночь перед отъездом она сказала:

— Забери меня с собой. Я буду твоей женой.

— У меня есть жена, — сказал я. — Второй христианам не положено иметь.

— Тогда я стану твоей наложницей, — предложила Юдифь.

— У меня уже есть две наложницы, — признался я.

— Я так и думала, — печально произнесла она и добавила с вымученной улыбкой: —Всё равно я рада, что встретилась с тобой.

На рассвете мы позанимались любовью, спокойно, как старые супруги, у которых уже много таких ночей позади и еще больше впереди. Я помог ей упаковать вещи, которые Юдифь решила забрать с собой, и сесть на лошадь, проводил до Панамских ворот.

Там индианка в последний раз посмотрела мне в глаза своими большими черными и пообещала уверенно:

— Я рожу от тебя сына, и он станет таким же отважным воином, как ты!

После чего пришпорила коня и возглавила отряд бывших рабов. Англичан и голландцев удивило мое желание отпустить индейцев и негров на свободу. Они привыкли уважать частную собственность, которую не могут отнять или унести.