Капер Его Величества

Лицо миссис Джонсон сделалось бледнее, чем обычно, она поняла, что чего-то не понимает, и поэтому испугалась:

– Вы уверены, мистер Ливингстон, что нашли правильные выражения для характеристики нашего губернатора?

Толстяк сиял. Ему нравилась его нынешняя роль.

– Для характеристики губернатора – возможно, но для взяточника и казнокрада эти слова как раз впору.

Волна недоумения пробежала по правильным чертам мадам. Они на мгновение стали почти неприятны. Конечно же, Уильям Кидд ничего этого не увидел. Он смотрел в чашку.

– Казнокрада?!

– Сегодня утром он арестован!

– Кем?!

– Прибыл специальный посланец короля Вильгельма и привез решение парламента с подписью короля.

– То есть… – миссис Джонсон повернулась к Кидду, – вы шли на прием к сэру Флетчеру, зная, что он фактически смещен?

Уильям залпом проглотил шоколад, жутко обжегся и отрицательно замахал руками:

– Нет, что вы, нет!

– А вы коварный человек!

Уильям обмер, хотя, говоря по правде, мужчина, услышавший такие слова от женщины, должен был бы обрадоваться.

– Я не коварный человек!

– Понимаю, понимаю.

– Я ничего не знал, ничего!

Хозяйка понимающе и затаенно усмехалась.

Ливингстон старался как можно незаметнее ткнуть друга в бок, но сделать это было нелегко.

Капитан Кидд изо всех сил портил образ рокового мужчины, победителя французов и ниспровергателя губернаторов, который уже готов был поселиться в воображении стареющей красавицы.

Надо сказать, что он преуспел в этом деле. Слишком старательно и слишком страстно он обелял свою репутацию в глазах мадам.

Наконец она, зевнув, поверила ему, что он не имел никакого отношения к истории со снятием с поста сэра Флетчера. Так уж устроена женская голова, что и все прочее, что касалось этого странного рыжего капитана, напрочь перестало ее интересовать.

Прощание было холодным.

Ливингстон вздыхал, ему было жаль своего очередного замысла. Но поскольку с крушением этого замысла он не понес никаких финансовых потерь, печаль его была светла.

Уильям Кидд был, в отличие от всех остальных, в приподнятом расположении духа. Он был уверен, что добился огромного успеха, сумел открыть своей возлюбленной Камилле глаза на свою истинную сущность. Она теперь не думает, что он интриган и проворачиватель каких-то темных делишек. Она смотрит на него открытыми глазами.

– Могу ли я, миссис Джонсон, иметь счастье и честь бывать у вас?

Улыбнувшись без всякого энтузиазма, хозяйка кивнула по чисто светским соображениям.

Капитан чуть не прослезился от счастья.

А потом была красная кирпичная дорожка через цветущий яблоневый сад.

А потом была бричка, запряженная двумя великолепными серыми в яблоках лошадками. Такими замечательными, словно они были существами из сада Камиллы.

А потом был обед в конторе Ливингстона, где тот задал Уильяму вопрос, который не мог не задать:

– Ну и каковы ваши впечатления, мой друг?

Пребывавший в состоянии сна наяву, капитан, конечно же, понял его не сразу. И даже не со второго раза. А когда понял, сказал только одно:

– Я хочу на ней жениться.

Рывки, которыми двигалось сознание капитана, поражали даже столь бывалого человека, как Ливингстон.

– Жениться?!

Глаза Кидда даже не сияли, полыхали!

– Разумеется, как же я могу на ней не жениться, когда я в нее влюблен.

– Это заметно.

– И, по моим наблюдениям, я тоже произвел на нее довольно благоприятное впечатление.

Ливингстон поджал нижнюю губу, скосил взгляд в сторону и ничего не сказал.

– И кроме того, есть еще одна, самая важная, причина, по которой я могу на ней жениться!

– Какая, откройте мне.

– Угадайте, Ливингстон!

– Потому что она богата? – с надеждой спросил друг.

Капитан Кидд снисходительно улыбнулся и потрепал его по мясистому плечу:

– Потому что она вдова!

Всего через неделю после первого посещения дома роскошной вдовы парой джентльменов мистер Ливингстон вновь сидел в «библиотеке», под карликовой пальмой, и вкушал шоколад.

– Не желаете ли чего-нибудь покрепче? – участливо спросила миссис Джонсон.

– О, это излишне.

– Отчего же?!

– Меня достаточно пьянит сама возможность беседовать с вами.

Вдова отхлебнула горячего, ныне горячительного напитка и усмехнулась:

– Вы много обходительнее вашего друга.

Ливингстон вскинулся:

– Он что, позволил себе быть грубым с вами?!

– Хуже, он позволил себе быть со мною скучным. Разве это не ужасно?

Ливингстон подавленно кивнул.

– Я понимаю вас, о, как я вас понимаю.

– Неужели? Вам что, доводилось быть женщиной, за которой пытаются ухаживать?

– Можете меня высмеивать, сколько вам будет угодно, Камилла, в свое оправдание я могу сказать только одно: я привел к вам в дом человека, в вас искренне и глубоко влюбленного.

– И что с того?

– Человека, боготворящего вас, а не пересчитывающего мысленно ваши денежки.

Миссис Джонсон нервно поставила чашку на поднос.