Напоследок я пошёл покурить в рабочий тамбур. Там… при трёх открытых дверях, в том числе и переходной, обдаваемая сногсшибательными весенними сквозняками стояла странная проводница. Красота, тонкая сигарета и клыки.
– Я тоже люблю смотреть вслед, – сказал я, яростно чиркая зажигалкой.
– Наша природа нравится, только если остаётся позади, – ответила она охотно.
«Какая-то дура», – подумал я и искренне попросил:
– Спрячь меня.
То, что она сделала вслед за этим, я считаю непонятным до сих пор. Протянула руку, помяла мой зад и сказала:
– Нормально.
Она спрятала меня в рундуке и сверху накидала железных табличек «Иваново – С. – Петербург», «С. – Петербург – Иваново».
С тех пор, на каком бы направлении Ольга не работала, мы вместе. Забавно, но у неё тоже есть семья. Может быть, и хорошая. Почему бы нет. Она за счастье загрызёт.
– Всё, – тяжело говорю, вставая. – Отработаю поезд и сойду в Тейково.
– До Иваново всё-таки боишься? – с тоской и вызовом спрашивает она.
– Бережёного бог бережёт.
– Ого! Бога помнишь? Забираешь у людей то, на что им жить…
Я уставился на неё глазами младенца.
– Ты взбесилась?
– Иди, божественный.
– Ведьма зубастая! – тихо, но слышно бросил я и проворно задвинул за собой дверь.
Первый раз я так с Ольгой. Зря!
2.
Следующую восьмидневку я, гордый, не звонил ей. Она позвонила сама.
– Не езди, сиди дома, – без приветствия сказала Ольга перчёно.
У меня сбилось дыхание.
– Ты прости… – произнёс я, сглотнув подступившую к горлу гордость.
– Дослушай. Тот, кого ты ссадил, подал заявление. Описал тебя и сказал, что ты забрал у него пятьдесят тысяч.
– Что?
– Девки-проводницы говорят, что менты сейчас ездят в каждый рейс. Переодетые. Тебя вычисляют.
– Точно? – ерунду спросил я.
– Чего не ясно? Пока! – и отключилась.
Хорошо, что я откладывал на чёрный день. Прокормиться хватит.
Но Ольга. Разве можно её оставлять без присмотра! Она быстро проверит кого-нибудь другого на упругость. Тут-то меня затрясло.
Делать было нечего, и я пошло запил. Жена поступила мудро. Не бранила и не подпускала к ребёнку. Из благодарности к ней за это я усердно спал.
Просыпаясь, я готовился звонить, пил для храбрости и опять засыпал. И опять она позвонила сама:
– Меня перевели на «Москву – Ярославль». Завтра в рейс. Поедешь со мной?
– Да, – кратко ответил я, потому что длинно бы не выговорил. Выхаживаться!
Пока я спал, ноябрь прыгнул через голову, поддал холода и намёл снега. В гараже я загрузился в бушлат с лейтенантскими звёздочками, постоял, соображая брать ли гражданку, и не сообразил.
В Александров я приехал на электричке и вздрогнул. Наверное, вся Александровская милиция заполонила перрон. И никто даже не посмотрел на меня.
– Что случилось-то? – спросил я того, кто ближе.
– Ничего пока, – ответил тот. – Чемпионат России. Спартачи едут в Ярославль. Сегодня «Спартак» – «Шинник».
Взрослые перестают удивляться? Значит, мне ещё взрослеть, потому что на прибывающий поезд я смотрел, открыв рот. Проводники ехали снаружи вагонов, держась за железные поручни, а из разбитых окон летели свист и бутылки.
Ольга тоже висела на поручнях. Волосы у неё смёрзлись в сосульки и повисли на одну сторону. Я подхватил её на руки, и она улыбнулась мне посиневшими клыками:
– Я приехала.
К нам подбежал усатый майор и спросил, шмыгая носом:
– Девушка! Заявление подавать будете? Или в Ярославле? Если у нас, то оставайтесь.
– Я дальше поеду, – ответила ему Ольга, а я заметил, что усы у майора намокают кровью.
Без разбора ушибая всех встречных о стенки, я довёл Ольгу до служебного купе.
– Водка есть? – спросил её.
– Я хотела в Александрове купить, – сказала она, стуча зубами.
– Жди! И запрись!
Говорится, мол, чтобы стать философом, надо побывать в шкуре осла. Для нашего климата альтернатива – шкура мента. Ближайший магазин оказался забит бычками в красных шарфах, но отступать было некуда, и я занял очередь. Пока стоял, считал сзади пинки. Ближние били коленом, а дальние доставали пыром, больнее. Кто-то находчивый полил мне за шиворот пива. Что мне было сказать им? Я не мент, просто оделся? Тогда бы и шутки кончились.
Дворами, палисадниками я добежал до вокзала с позорно добытой бутылкой в рукаве. На перроне меня тормознул полковник:
– С какого отдела?
– Лабытнанги, – назвал я станцию, дальше которой только бесконечность.
– Командированный? Марш в поезд, сопровождать до Ярославля.
– Знаю, – сказал ему.
Влезая в поезд, я на секунду замер. Ангел-хранитель повис у меня на плечах и не пускал.
– Куда, дурак?! – крикнул он мне в ухо. – Домой вернуться не хочешь?
– Хлеборезку захлопни! – сказал я вслух.
В купе кроме Ольги сидел молодой худосочный милиционер и скачущей ручкой записывал объяснение.
– Так, они вытолкнули вас из поезда, и вы успели схватиться за поручни…
– Успела, да, – говорила Ольга, повиснув головой, с которой набежала лужица, и мне показалось, что вместе с талой водой в лужицу падают слёзы.
– Ты со мной? – спросил я молодого.
Он посмотрел на меня голубыми глазами, в которых играла трусливая рябь, и ответил:
– Я да, до Ярославля.
– Пить будешь?
– Я спортсмен.