Капитал (сборник)

Поезд дёрнулся, и в вагоне грянуло «олэ-олэ-олэ-олэ!».

Напоследок я кувырнул из горла и позвал напарника:

– Пошли к ним.

– Зачем? – пробормотал он, даже не бледнея, а голубея. – Отсидимся!

– Пошли, говорю. А то сами придут.

Ольга посмотрела мне вслед и произнесла:

– Я сама не знала.

В вагоне пахло анашой, бушевали смех и веселье. С нашим появлением их не убавилось. Просто шуметь стали напоказ.

Стихло только тогда, когда к нам подошло мощное, трезвое тело.

– Работаете? – очень дружелюбно спросило оно.

– Работаем, – как мог, без эмоций ответил я.

– А жить-то не хотите?

– Хотим.

– Вот ты странный, а! – крикнуло тело. – Мы вас сейчас выкинем, и ничего вы не сделаете. Это-то ты понимаешь? Ты!

– Чему быть, того не миновать, – ответил я.

Тело тронуло меня за плечо настолько вежливо, насколько вежливо же я должен был подвинуться.

– Дай пройду, мне к проводнице надо, – снова услышал я дружеский тон.

– С места не сойду, – шепнул ему.

Оно уставилось на меня глазами человека, которого предал лучший друг. Вагон молчал.

– Уважаю! – сказало тело и хлопнуло меня по плечу, едва не сломав мне ключицу.

Следующие часы я стоял, облокотившись о дверь, и знал, что гибель позади. Порой наваливалась дремота и чтобы не вырубиться, я начинал думать ненужное. Что смерть так и так для всех живых позади. Будет она всяко, а значит, всё равно, что уже случилась. И прочее.

Напарник мой примёрз глазами к окну, и на его покойницком лице читалось, что в милиции он работать больше не будет.

Как Ной был рад увидеть сушу, так и я – Ярославль. Тело на прощание пожало мне руку и пожелало:

– Уходи с этой работы. Я ушёл и не жалею.

Я добрёл до служебного купе и уснул, не помня как.

Очнулся от холода. Вагон был не топлен. Ольги не было. Вспомнил, что она будила меня и говорила что-то про магазин и продукты. Я позвонил ей, но тарантиновская мелодия заиграла в железнодорожном кителе, которым я был укутан.

Я вышел на улицу и от отстойника направил замерзшие стопы к вокзалу.

Серые тучи милиции заволокли Ярославль-Главный. Я грустно заметил про себя, что в такой день быть незаметным можно только в милицейской форме.

– Ясно! Конец всему! – сказал один мент другому отняв от лица рацию. – «Шинник» на добавленной минуте сравнял счёт. Спартачи озвереют.

Видимо, ярославская милиция ни сном ни духом не болела за родную команду.

Центральный вход вокзала оказался заперт, поэтому войти и выйти можно было лишь через железные ворота сбоку. Возле этих ворот я и встал ждать Ольгу.

За своим плечом я услышал вопящую сквозь эфир рацию:

– Встречайте! Идут со стадиона. Бьют машины, окна и ларьки. Держитесь, парни!

Я напрягся. Где Ольга? Идиотка.

Через полчаса городской пейзаж перед моими глазами изменился так, будто я смотрел телевизор и переключился на другой канал.

Три тысячи беснующихся фанатов ОМОН сумел взять в кольцо на привокзальной площади, но около трёхсот самых ретивых прорвались к вокзалу. К воротам, возле которых стоял я.

Пришлось удивиться мне снова. Держать и не пускать спартачей были поставлены пятнадцать прекрасных принцев. На них вместо формы красовались синенькие камуфляжные жилетки с этикетками «милиция» и то не на всех. Да в руках принцы держали резиновые палки. Краем уха от них же я подслушал, что они студенты учебного центра, вчера принявшие присягу. При них находился капитан, вероятно, преподаватель. На морозе он стоял в красивой фуражке.

Я оглянулся и почему-то меня пробрал смех. Серые тучи, которые полчаса назад клубились на вокзале, как сдуло. Посмеявшись, я остался ждать Ольгу там же, у ворот, вместе с присягнувшими.

Спартачи напирали, но открыто штурмовать пока не решались. Лишь мат и бешеные слюни летели в нас. Да, в нас. Волею пространства и времени я находился плечом к плечу с доблестной.

– Нам бы ещё минут двадцать продержаться, – сказал капитан. – А там посадка начнётся. Сегодня «Спартак» купил для своих фанатов целую электричку. Большинство уберутся.

– Вам же сейчас край наступит, мусора! – звучали самые добрые, если сравнивать, слова. – Прячьтесь на хрен!

Наконец выискались провокаторы. То один, то другой стали толкаться и замахиваться. Из дальних рядов донеслось: «Чего там впереди не начинаем?! Чего ждём?!»

– Я здесь! – крикнула Ольга, и через несколько голов я увидел её руку.

– Делаем проход! Делаем проход! – врубился я в спартачей, раздвигая их.

– Куда? Ты с дуба рухнул? – окликнул меня капитан.

– Человеку надо пройти! – проорал я и ему, и спартачам.

У меня получилось. Я добрался до Ольги, но в это время невидимая искра проскочила по живой массе вокруг нас. Масса моментально стала плотней, и спасительная дорожка, проторённая мной, сомкнулась. Я понял, сейчас будет штурм.

– Здесь мент, – услышал я шёпоток. – У кого нож есть? Быстро-быстро мне!

Мои болевые рецепторы звонко дрогнули и навострились. Печень трусливо съёжилась.

– Дорогу! – зарычал я, прорываясь с Ольгой к «своим».

Лишь мы выбрались, лишь я вздохнул, как штурм начался. Сначала все триста спартачей, как один, грянули песню: