И. Валлерстайн в работе «После либерализма» среди основных современных проблем капиталистической мироэкономики выделяет истощение мирового фонда доступного дешевого труда, в первую очередь за счет сокращения сельского населения, сжатие среднего класса, экономический кризис, исчерпание ресурсов, усиливающийся демографический разрыв между Севером и Югом [21, 137–138]. Все это, по его мнению, говорит о глубоком кризисе капиталистической миросистемы: «После завершения периода бифуркации, скажем, в 2050 или в 2075 г., мы сможем с уверенностью говорить только о нескольких вещах. Мы не будем больше жить в условиях капиталистической мироэкономики. Вместо этого мы будем развиваться в рамках нового порядка или порядков, некой новой исторической системы или систем. И потому, возможно, снова воцарятся относительный мир, стабильность и законность. Но будут ли этот мир, стабильность и законность лучше тех, которые мы знали раньше, или они будут хуже? Мы этого не знаем, но это зависит от нас» [21, 49]. Здесь можно только согласиться. Исторический опыт учит, что в условиях кризиса и распада капиталистической (и любой другой) миросистемы могут возникать одновременно самые различные варианты – в данном случае как прокоммунистические, так и профашистские (то есть национал-олигархические).
Задачи современного левого движения И. Валлерстайн определяет следующим образом: повсеместно добиваться того, чтобы большая часть прибавочной стоимости удерживалась рабочим классом; добиваться большей демократии, большего народного участия и большей открытости в принятии решений; определиться в отношении универсализма и партикуляризма, сформировать новый универсализм, базирующийся на фундаменте бессчетных групп; утилизировать государственную власть для своих нужд, не инвестируя в нее и не усиливая ее [21, 202–203]. По мнению И. Валлерстайна, получение государственной власти для левых сил – это скорее оборонительная тактика, чем наступательная [21, 230]. Борясь за права различных групп, считает он, необходимо помнить, что система прав, значимая для одной группы, не важнее другой системы прав, значимой для другой группы [21, 231]. Здесь, однако, с И. Валлерстайном трудно согласиться. Конечно, мы должны стараться объединить в общих действиях все группы, недовольные современным неолиберальным или национал-олигархическим капитализмом, кроме профашистских, объединить рабочих, интеллигенцию, мигрантов, безработных, женщин и т. д. Но следует помнить, что именно политические и экономические проблемы пока что остаются главными в современном мире.
Типичным примером политики раскола потенциального антикапиталистического фронта могли бы стать выступления некоторых современных представительниц движения за гендерное равноправие. Надо сказать, что уже в XIX веке в рамках марксизма был поставлен вопрос о гендерном неравенстве и его связи с социально-экономическими отношениями. Правда, в данном случае возникновение гендерной асимметрии связывалось не с капитализмом, а с более ранней эпохой формирования частной собственности и классовых противоречий. Так, Ф. Энгельс, ссылаясь на К. Маркса, в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» писал: «…первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским» [138, 562]. Но некоторые современные феминистки таких вещей не замечают.
Современный американский политолог Кристина ди Стефано в своей статье «Мускулинный Маркс» обвиняет основателя марксизма в том, что тот исключил «мать» из общего анализа общественных отношений [119, 222]: «Преувеличенный акцент на самосозидании отрицает факт нашего рождения, вскармливания и воспитания. Он отрицает биосоциальную основу продолжения рода и проектирует ее исключительно на область “труда”» [119, 220]. Думается, данная критика совершенно несправедлива. Свою главную задачу К. Маркс видел не в том, чтобы описать мир, а в том, чтобы найти пути его изменения. И здесь его сосредоточенность на проблематике способа производства совершенно оправдана, так как сфера семейных отношений, во-первых, значительно более консервативна, во-вторых, в условиях капитализма явно вторична. Именно семейные и гендерные отношения менялись под влиянием капитализма, а не наоборот.