Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Е. Б. Груздева, Л. Ржаницына и З. А. Хоткина в статье «Женщина на рынке труда» (1992 год) отмечали, что из 10 человек, обратившихся в 1991 году на биржу труда в Советском и Черемушкинском районах Москвы, 8 оказались женщинами. При этом «лишними» оказались в первую очередь работницы умственного труда с высоким образовательным цензом: инженеры-технологи, экономисты, механики, техники, программисты. 85–90 % безработных женщин имели среднее специальное или высшее образование [37, 283–284]. Но вместо проблемы глобальной и губительной для страны деиндустриализации данные авторы склонны искать причины безработицы в жизни самих женщин, которые зачастую ранее занимались нетворческим, рутинным трудом [37, 284]. Более того, с точки зрения данных социологов виновным оказывался весь советский строй: «Три поколения советских людей привыкли ожидать, что государство “должно” решать многие из тех проблем, которые в условиях рынка и конкуренции каждый человек решает сам и считает это не только своей обязанностью, но и привилегией, поскольку это позволяет ему чувствовать себя не объектом социальной политики государства, а активным субъектом изменений, происходящих в обществе» [37, 289]. Кто направил этих дам в социологи? Почему они считали, например, торговлю на рынке (где оказались многие бывшие женщины-инженеры) более творческой, чем работа инженера или программиста? И почему они сами в таком случае не отправились на рынок?

Отечественным феминисткам подыгрывали зарубежные, сосредоточившиеся на более глобальных вопросах критики марксизма и коммунизма. Так, американский политолог Т. Е. Осипович в статье 1993 года, посвященной феминизму А. Коллонтай, писала: «По-видимому, представить себе, что в определенных условиях домашний труд и воспитание детей могут стать источником радости и приятным досугом, социалисты того времени не могли. Явно преувеличивают они рациональность и привлекательность общественной сферы обслуживания. Но более всего ошибаются в своем взгляде на человека и на его способность оценить и принять идеологию коммунизма» [37, 35].

Постепенно, однако, под влиянием жестоких реалий 1990-х происходило отрезвление. Так, Н. И. Абубикирова в статье «Что такое “гендер”?» (1996 год) пишет: «Если сравнить советский кинематограф 50-х годов с сегодняшним, можно ясно увидеть смену построения оценки образа женщины. Политическая установка на привлечение женщин к социальной активности в то время вела к созданию на экране образов героинь, которые не только строили свою жизнь сами, но и оказывали влияние на общество, т. е. женщин самостоятельных. Героиня сегодняшнего дня – чаще всего красивая игрушка с длинными ногами в качестве положительного образа или дешевая проститутка в качестве образа отрицательного» [37, 86].

Л. Ю. Бондаренко, статью которой «Мир, в котором мы живем» (1997 год) мы уже цитировали, развенчивает миф о невовлеченности американских женщин в общественное производство, указывая на то, что к 1987 году 55 % женщин США работали вне дома [37, 122]. Конечно, в советском обществе уровень вовлечения был выше, к середине 1980-х здесь 92 % женщин трудоспособного возраста работали или учились [37, 122]. Но вряд ли стоит рассматривать это как недостаток. Массовое привлечение советских женщин к общественному труду было вызвано не только потребностью в дешевой рабочей силе, но и стремлением предоставить каждому гражданину СССР рабочее место даже в ущерб средней индивидуальной производительности труда. Проблема избавления граждан от безработицы оценивалась в СССР не только экономически, но и экзистенциально.