Капиталисты поневоле

Однако Медичи восстановили свои финансовые связи с Римом с избранием кардинала Джованни де Медичи папой под именем Лев X в 1513 г.^[107] Во время его понтификата Медичи действовали во многом через своего родственника и союзника Филиппо Строцци, который служил главным инвестором папы и флорентийской Синьории. Строцци использовал свой контроль над основными финансовыми постами во Флоренции и Риме, чтобы стать самым богатым человеком в Италии. Он сколотил состояние, собирая проценты комиссии со всех папских финансовых транзакций и заключая побочные сделки на военные и гражданские поставки для папы и флорентийцев (Bullard, 1980, с.103-18).

Медичи вслед за возвращением к власти в 1530-х гг., использовали свой контроль над Флоренцией для создания фондов, чтобы субсидировать папские военные расходы. Строцци как казначей и Флоренции и папства облегчал перевод этих фондов. Таким образом за XVI в. связь Медичи с Римом стала скорее тяжкой ношей, чем преимуществом для флорентийской экономики и платежного баланса (Bullard, 1980, с.151-178).

Карьера Строцци иллюстрирует, насколько банкиры в получении выгоды зависели от политического покровительства, больше, чем от своей способности мобилизовать средства. Строцци самую большую часть своего капитала получил как посредник между двумя политическими силами. Когда патроны Медичи на время теряли контроль над папством, именно его инвестиции, а не самих Медичи, оказывались под угрозой. Но вместо того, чтобы учредить заново собственный банк в XVI в., Медичи, используя Строцци как доверенное лицо, по-прежнему могли получать финансовые выгоды с политической силы, не ставя собственный капитал в зависимость от превратностей итальянской политики. И поэтому именно Строцци, а не Медичи, потерял и состояние, и саму жизнь во время холодной войны между Флоренцией и папством при Павле III.

После падения Строцци международное и связанная с папой банковская деятельность никогда больше не была для флорентийцев источником большого дохода. Папы в последующие десятилетия и столетия раздавали финансовые концессии банкирам в разных городах, пытаясь завязать связи со всеми итальянскими фракциями и тем самым добиться доли автономии для церкви (Goldthwaite, 1968, с.238; Luzzato, 1961, с.144)[108].

Генуя была единственным итальянским городом-государством, которое стало доминирующим банковским центром; ее расцвет продолжался с 1557 по 1627 г. Успех генуэзцев, как и флорентийцев до них, зависел от двух условий: во-первых, сети филиалов в ключевых местах Испании и Нидерландов (которые были учреждены генуэзцами для того, чтобы использовать торговые возможности в тех местах Европы, куда они получили доступ), а во-вторых, политический альянс (в случае Генуи — с правительством Кастилии, которому нужно было конвертировать американское серебро в золото, для того, чтобы платить своим войскам в Нидерландах). Генуэзские банкиры процветали, пока эти условия превалировали, хотя они и были вынуждены делиться прибылью с другими итальянскими банкирами, которые имели доступ к золотым монетам и соглашались обменять их на серебро. Как только Испания потеряла контроль над Нидерландами, Генуя канула в Лету в качестве банковского центра, и Амстердам (как я покажу в четвертой главе) стал на время новым центром европейских финансов (Braudel, 1972, с.500-508; Bergier, 1979)[109].

Банковская деятельность в Европе в XIII-XVIII вв. состояла в основном из выдачи кредитов и займов правителям и папам, и обслуживании их финансовой администрации. Для этого политическое влияние значило гораздо больше, чем технические навыки и даже доступность капитала. В самом деле, банкиров без политического влияния, какими были флорентийцы в конце XVI — XVII вв., вытеснили банкиры, которым оказывалось политическое покровительство, как генуэзцам при испанском дворе. Флорентийцы, безусловно, были новаторами в учреждении системы филиалов, которая облегчала трансфер денег по всей Европе, и изначально именно благодаря этим достижениям они добились благоприятного положения в отношении папства и английских королей. Однако другие итальянцы, а затем и банкиры из прочих европейских стран, копировали флорентийские техники и усовершенствовали их.

Флорентийские банкиры никогда не были ориентированы строго политически или экономически. Напротив, они прибегали к той стратегии, которая обещала им наибольшую прибыль с вложенного капитала. К 1530 г., флорентийцы оказались лишены возможностей получать баснословные барыши, финансируя иностранные правительства. Некоторые флорентийцы продолжали участвовать в коммерческих банковских операциях, но все более растущее их число вкладывали деньги дома, в monte (доли долга города-государства), должности и феодальные поместья.

Феодализация капитала: monte, должность, земля