Капитан

— Да, сударь, в особняке на набережной Огюстен, — подтвердил де Шеман.

Дальше шевалье слушать не стал. Он бросился в комнату, где находился кучер, забрал его плащ и шляпу, приказал Коголену дожидаться здесь, выбежал на улицу, вскочил на козлы экипажа и хлестнул лошадей…

— Монсеньор, карета вернулась, — доложил слуга Ришелье.

— Хорошо! — удовлетворенно сказал епископ. — Пришли ко мне Шемана.

— Господин де Шеман, кажется, был вынужден задержаться в дороге, — осторожно сообщил лакей.

— Задержался? — недовольно пробурчал Ришелье. — Тогда пришли ко мне кучера.

— Я уже подумал об этом, монсеньор, — поклонился слуга. — Этот человек ждет за дверью. — С этими словами лакей удалился.

Через несколько секунд в кабинет Ришелье вошел кучер. Епископ нетерпеливо спросил:

— Что случилось? Заключенный в Бастилии?

— Нет, монсеньор, — ответил язвительный голос. — Господин де Сен-Мар находится в своем особняке.

— В своем особняке! — прошептал ошеломленный Ришелье. — Этот голос… О! Этот голос!

— А что касается Шемана, монсеньор, — продолжал посетитель, — то ему сейчас как раз перевязывают бедро, которое я слегка поранил…

Капестан снял шляпу и плащ. Ришелье окаменел.

— Сейчас я вам все объясню, монсеньор, — любезно улыбнулся шевалье. — Я спокойно прогуливался — и вдруг услышал, как господин де Сен-Мар зовет на помощь. У нас с ним старые счеты… Я хотел вызвать его на дуэль: мы уже дважды собирались сразиться, но оба раза поединок пришлось отложить. Теперь нам помешал господин де Шеман. Вот я и вынужден был заняться Шеманом, а мой слуга взял на себя вашего кучера. Ну а чтобы дать вам немедленный отчет обо всех этих событиях, я позволил себе воспользоваться вашей каретой, — с вежливым поклоном закончил свой рассказ молодой человек.

Из груди Ришелье вырвался хриплый стон. Наконец он глухо произнес:

— Капитан!

Шевалье выпрямился. Его глаза сверкнули.

— Капестан! — грозно проговорил он. — Да, монсеньор. Но будьте поосторожнее. Это уже не фарс, как у комедиантов на праздниках господина Кончини. Вы сочиняете трагедии, монсеньор. Одно оскорбительное слово — и я стану вашим соавтором: моя шпага будет пером, а писать мы будем кровью!

Губы епископа задрожали. Он протянул к шевалье руки, словно палач, собирающийся схватить приговоренного… Внезапно Ришелье кинулся к столу, где находился колокольчик и молоток. Но Капестан был начеку. В мгновение ока он оказался между столом и Ришелье.

— Монсеньор, — холодно произнес шевалье, — вы хотите заставить меня убить вас?

Епископ бросил на молодого человека взгляд, полный жгучей ненависти.

— Неужели вы осмелитесь поднять руку на министра владыки земного и слугу Владыки Небесного? — прохрипел он.

— Да! — вскричал Капестан. — Я не побоялся бы напасть на вас, даже если бы вы сидели на троне!

И Капестан протянул руку — так же, как минуту назад это сделал его противник. Но, в отличие от Ришелье, рука шевалье не дрогнула, а решительно опустилась на плечо епископа! И под тяжестью этой руки Ришелье согнулся. То, что увидел в этот миг епископ, отбило у него всякую охоту сопротивляться. Лицо Капестана стало белым, как алебастр, и священнику показалось, что вокруг головы шевалье вспыхнул сияющий нимб.

— Монсеньор, — глухо проговорил Капестан, — вы являетесь символом всего того, что издавна почитает человечество. Вы — олицетворение земной и небесной власти. Париж трепещет под вашим взглядом. Говорят, что король считает вас железным столпом, нерушимой опорой монархии. Я же, сударь, ничего особенного из себя не представляю. Кем я буду завтра? Возможно, заключенным… Да, это вероятнее всего. А что ждет вас, сударь? Скоро вы окажетесь гораздо ближе к трону, чем сам господин д'Анкр! А это означает, что вы станете всемогущим. Вы будете править Францией. Однако сейчас вы в моих руках. Одно движение — и вы, всесильный властелин, обратитесь в прах. И никто меня не остановит! — воскликнул Капестан, выхватывая свой кинжал. — Прежде чем вы успеете крикнуть, вы уже будете лежать на полу, у моих ног. — С этими словами шевалье приставил острие кинжала к горлу епископа. — Но я не хочу этого делать. Предлагаю вам соглашение: я оставляю вас в живых, а вы отдаете мне Марион Делорм.

Капестан отступил на шаг. Он рисковал: ведь теперь Ришелье мог позвать на помощь. Но епископ не сделал этого. Он был так бледен, словно в его комнату вошла сама смерть. Однако в эту минуту Ришелье думал не о смерти. И даже упоминание имени Марион не заставило его вздрогнуть. Сердце Ришелье терзала страшная мука. И причиной этой муки была уязвленная гордость… Сейчас он походил на тигра, попавшего в ловушку. Епископ с ненавистью смотрел на Капестана.

«Я побежден! — думал потрясенный Ришелье. — И кем? Этим мальчишкой!»

По щекам епископа медленно скатились две крупные слезы. Может быть, Ришелье плакал первый раз в жизни. Боль, горе, страх — ничто не могло заставить его плакать. Это оказалось по силам только унижению.

— Идемте! — прошептал епископ.

Шевалье схватил его за руку и глухо произнес: