Капитан флагмана

- Здравствуй, Андрей Григорьевич! Здравствуй, дорогой! - услышал он радостный женский голос и остановился. К нему семенила маленькая, очень подвижная старушка. Она работала сестрой-хозяйкой в поликлинике, которую Багрий возглавлял еще десять лет назад. - Давно я тебя не видела, продолжала старушка, - как поживаешь?

- А ничего, милая Анна Степановна, - ответил Багрий, прилаживаясь к ее тону. - Поскрипываем помаленьку. А вы как?

- Плоха, совсем плоха, - вздохнула старушка и вытерла губы ладошкой. На пензии я теперь, - произнесла она протяжно, словно хотела пожаловаться, что вот ее ни за что ни про что горько обидели. - Годы вышли, вот и решили на пензию меня. Поначалу обрадовалась. Думала, хоть отосплюсь за всю жизнь. Где там. Скукота загрызла, тоска зеленая, как перед смертью.

- Что за мрачные мысли, Анна Степановна, - поспешил успокоить ее Багрий. - Это с непривычки у вас тоска. К покою тоже привыкать надо. Ничего, пройдет немного времени, и все станет на свое место.

- Нет, не станет уже, - вздохнула старушка. - Не станет. Не уговаривай ты меня. - Она помолчала немного, опять вытерла губы. На этот раз платочком. Спросила тихо, настороженно, будто боялась ненароком обидеть: - А ты работаешь или тоже на пензии маешься?

- Работаю, - вздохнул Багрий. Ему стало вдруг неловко перед этой старушкой, которая вынуждена "маяться на пензии", тогда как он, хоть и старше ее, продолжал работать.

- И работай, Андрей Григорьевич, - как бы успокаивая, тронула его за рукав своей ладошкой Анна Степановна. - И работай, пока ноги носят, пока глаза глядят, пока работается. До свидания. И чтобы никогда тебе горя не знать, беды не ведать.

- Спасибо, Анна Степановна, - искренне поблагодарил ее Багрий.

Он еще долго глядел ей вслед, пока она не вошла в троллейбус. Потом вздохнул и пошел дальше. Вздохнул потому, что встреча с бывшей сестрой-хозяйкой вызвала в памяти безрадостные воспоминания.

Он много лет заведовал той поликлиникой по совместительству. Работа не отнимала много времени и, самое главное, доставляла радость. Поликлиника считалась одной из лучших. Потом - черная полоса. Багрий долго не мог понять, почему здравотдел вдруг стал обходить его своим вниманием. Сначала не понравился отчет - и то не так, и это плохо. Потом сестер стали все чаще и чаще отвлекать на общественные работы: дежурства на пляже, на стадионе. Санитарок тоже отправляли вне очереди то на уборку овощей в соседний совхоз, то на другие работы. И с врачами - то же: нужно план выполнять по специализации - берут из его поликлиники. И поликлинику стало лихорадить. Кончилось тем, что Багрий подал заявление с просьбой освободить его от этой работы. Просьбу удовлетворили. А через короткое время на его место прислали вконец опустившегося человека, распутника и пьяницу, какого-то родственника заведующего здравотделом.

Врачей в ту пору не хватало. Багрий сразу же получил место консультанта в крупном санатории и успокоился. Но однажды его встретила, как и сегодня, Анна Степановна и сразу же высказала все, что думала о нем.

- Ты считаешь, начальству худо сделал? - говорила она со свойственной ей прямотой. - Нам худо сделал. При тебе мы на работу как на праздник ходили, а нынче - как на каторгу.

Багрию тогда стало неловко от упреков сестры-хозяйки, и он попытался оправдаться:

- Конечно, может быть, я и погорячился. Но вы-то знаете, как все было, Анна Степановна. Очень уж обидно было.

- Э, милый, обиду и пересилить можно! - тем же тоном сказала Анна Степановна. - Ежели какая гадина поперек пути станет, драться с нею надо. А ты сторонкой обошел. Ты ж коммунист, милый. Не пристало коммунисту всяку сволочь сторонкой обходить. Или руки обмарать боялся? Так руки завсегда вымыть можно.

И сейчас, после встречи с Анной Степановной, Багрию вспомнился тот разговор. И еще вспомнилось, как зарекся он никогда не уходить "по собственному желанию", если такого желания нет.

Буйно зеленели остролистые клены и старые липы. Каждое дерево тут было знакомо Багрию. Он знал их биографию, болезни, радости и страдания. Одни были уже совсем старики, такие глубокие, что даже он, Багрий, тоже старый человек, помнит их уже стариками. А рядом - деревья в расцвете сил, некоторые - совсем еще молодые, трепещут на ветру нежными листьями. Во время войны улица была в руинах. Вместо развалин построили новые дома, высокие, красивые. И тополя дотянулись до крыш. Слились своей листвой, образовали серебристо-зеленую стену. Вот сейчас еще квартал - и его улица. Степная. Она протянулась на много километров. Одним концом упиралась в реку, а другим выходила прямо в степь, поросшую когда-то густым ковылем и полынью. Теперь там зеленеют виноградники, перечерченные ровными линиями бетонных столбиков, и орошаемые огороды. Ковыль да полынь остались только на курганах. Они и сейчас возвышаются, эти курганы, строгие, как и сотню лет назад, молчаливые.