Он довольно быстро научился выделывать даже негожую коровью шкуру до толщины буквально неощутимой, как шёлк. Однако и пергамен был достаточно дорогим удовольствием, пришлось ему полгода проработать прежде, чем набрал, ну можно сказать, наэкономил, достаточно для двух крыльев. Не хотел его мастеровой отпускать, уж больно спорый парень, но и неволить, не смел. Тима вернулся в деревню.
Соорудил он крыло на каркасе по типу лука с натянутой тетивой, только натягивал он её не от рукояти лука, а к нему. Потом обшивал пергаментом, а когда тетиве давал обратно свободу, она так натягивала материал, что он аж звенел как кожа на барабане. Посередине, прямо как у лука стрелу, прикрепил перекладину, к которой и крепился. Начал он прыгать с крыши амбара, да только полёта не получалось, затяжной прыжок максимум. Да только прямо как по божьему замыслу, раз стоял он на изготовке на крыше, и подул ветер дюже добрый, так его прямо чуть в воздух и не подняло метров на пять. Упал он, правда, чуть ноги не поломав. Понял он, что нужна скорость ему, ну прямо, чтобы как те ласточки, когда из гнезда на обрыве вываливаются, набрать её от падения с высоты. А где ему такую норку взять на высоте? Правильно, с его любимого окна под куполом! На какие хитрости он пошёл, чтобы пронести и собрать своё крыло на церкви, мы уже не узнаем. Хотя вездесущие пацаны, которые уже можно сказать, фан-клуб организовали и ни одного испытания не пропустили, ждали этого полёта и жарко спорили, рухнет, полетит, шею сломает или поп прибьёт.
Произошло всё в воскресный день, даже вроде праздник какой-то церковный был. Тима уже с утра был под куполом, чтобы позже никто из пономарей ничего не заподозрил. Как и в самом раннем детстве, чувствовал тут Тимофей особую свободу и умиротворение, что помогало ему сейчас настроиться на свой безумный поступок. Ну-ка сигануть с нескольких десятков метров, это тебе не с амбара. Думал он, глядя на роспись, и о Симоне, сколько старания и терпения тот вложил, чтобы такую красоту сотворить. Взять облако это под Господом, от настоящего не отличишь. Да и Бог, словно живой смотрит на него, вроде, как и одобряюще, а вроде, и спрашивает: «А сдюжишь ли, не подведёшь?»
–Не боись, не подведу! – то ли себя приободрил, то ли на немой вопрос Бога с росписи ответил Тима.
Вот народ на службу потянется к церкви, а тут до деревни чуть ли не полверсты, растянутся по дороге, а тут я над ними, как птица! – мечтательно думал он.
Завидев первый народ, тянущийся к церкви, Тимофей перекрестился, подвязал пояс к жерди центральной и, протиснувшись, оттолкнулся что есть мочи, вытягивая тело в струнку. Засвистел ветер в ушах, изогнулся Тима, так что аж спину свело, и рухнул вниз как камень. Уже попрощался он с жизнью своей, толком не успевшей начаться, как вдруг словно подхватила его сила какая, крылья надулись и пике его, прервавшись, подкинуло его от самой земли вверх метров на десять и перешло в планирование, точь в точь как у ласточек, которыми любовался он в детстве. И полетел он над толпой односельчан, разинувших рты, кто в ужасе, а кто в восторге. И взмыли руки вверх, показывая на диковинную птицу. А пацаны бежали со свистом, крича с восторгом: «Это Тима, Тима Разя. Это он летит!»
Ветер развивал волосы Тимофея и трепал его рубаху. Он раскрыл широко глаза, пытаясь запомнить каждое мгновение своего полёта. До чего же красива земля их русская! Простор и свобода. А над ним летело, неизвестно откуда взявшееся и как прицепившееся маленькое облачко, некоторым даже показалось именно оно, дотащило его до деревни, где снизившись, русский Икар врезался в дровни в ближайшем дворе.
–Какие милые ангелочки и звёздочки, совсем как настоящие! – подумал, очнувшись, Тима. Это была толпа пацанов, бежавших с криками и гиканьем за летящим Тимой, и теперь наконец, добежавших до места его крушения, и склонившихся с интересом над ним.
Когда он открыл глаза, один из них радостно закричал: «Живой, живой!»
И только ребятня перестала двоиться у него в глазах, раздался другой голос: «А это ненадолго!» Это появились мужики во главе с Никодимом, деревенским иподиаконом, славившимся своей набожностью. И были они не восторженны Тимофеевым полётом, вопреки его ожиданию, а как раз наоборот.
***
Задолго до полёта братьев Монгольфье в 1783 году, был да Винчи, создавший идею и чертежи аппарата для полёта человека. Был и турок Хезарфен, перелетевший Босфор, на самодельных крыльях собственной конструкции спрыгнув с вершины Галатской башни. Однако религиозные лидеры посчитали опасным держать такого человека в столице Османской империи. Сослали его в Алжир, где он и умер, не дожив даже до возраста Христа.