И на Руси при Иване Грозном холоп Никита на крыльях из дерева и кожи, сиганул с Распятской колокольни. Пробыл он в воздухе якобы довольно долго, перелетел высокую стену, и, полетав вокруг Александровской слободы, приземлился на берегу реки. Народ ликовал, но царь, заподозрив недоброе, распорядился: «Человек – не птица, крыльев не имать. Аще кто приставит себе аки крылья деревянна, противу естества творит, за сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову, тело окаянного, пса смердящего, бросить свиньям на съедение, а выдумку после священная литургии огнём сжечь».
Позже при Петре был случай, мужику по его просьбе из государевой казны выдали 18 рублей – по тем временам сумма немалая. Тот на эти деньги соорудил себе слюдяные крылья. В назначенный день созвал бояр, перекрестился, стал махать крыльями, да не поднялся. Выбившись из сил, сказал, что крылья тяжелы, надо делать другие – из замши. На замшевые крылья дали ему ещё 5 рублей – и опять неудача: бегает мужик по двору, машет крыльями, что есть мочи, а взлететь не может. Тогда велено было бить дурака батогами и продать его имущество, чтобы хоть отчасти вернуть государевы деньги. Что манило простых людей ввысь? Наверное, то же, что и любого из нас – жажда безбрежной свободы, которую олицетворяет для человека полёт. Как у сейчас всем известной Катерины: «Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица». Только именно этого и не могли принять люди стоящие над ними, желания свободы. Не самой свободы даже, а просто желания и мечты о ней.
Такая вот незавидная судьба была у первых воздухоплавателей.
Так и с Тимофеем случилось.
– Ты это ж что удумал, паршивец, церковь нашу осквернить, херетик! Тащи, мужики, его, батогов ему надобно.
–Да разве ж можно без суда!?– заступился было один.
–А когда батюшка службу закончит, так и калёного железа ему мало будет! – не унимался Никодим. – Ты ему на ноги садись, а ты на голову! А ты, пёс, с каждого удара кричать должон «виноват», а не то всю душу из тебя выбью!
Да только нанёс первый удар, второй, третий, а не только стона не услышал, а рубец на спине было образовавшийся, затягивался на глазах. Вскочили мужики с наказуемого, и Никодим выронил батога: «Истинно бес, чур, меня! Запираем его в амбаре! Это дело батюшке решать, по мне так сжечь беса, чтобы неповадно было другим!»
Когда ушли они, услышал вдруг Тима, как упал засов, отпёр дверь Макарка, один из пацанов. «Беги дядя Тима – сказал – Али лети, ежели можешь. Слышал я, как мужики шептались, не жить тебе!» И убежал.
Вышел Тимофей, поглядел на сожжённые мужиками крылья свои и пошёл. Вспомнил о негласном законе, что знали на Руси все угнетённые и обиженные: «С Дона выдачи нет!» Вспомнил и рассказы о вольной жизни, о воинской славе, которую может добыть тот, кто храбр, силен и ловок, кто умеет обращаться с саблей, кто, как ветер, скакать на лихом коне горазд. На Дон собирались беглые крепостные крестьяне, холопы, городская беднота, ратный люд, доведённый до отчаяния тяжкой царской службой. В донские края пробирались группами и поодиночке, целыми деревнями и семьями. Вспомнил он и про ощущение свободы, которое он испытал в коротком своём полёте.
Вся дальнейшая жизнь его прошла в казачьей службе: в жестоких схватках с крымцами и злых сечах с турками, где снискал он почёт и славу за проявленную доблесть, за отвагу, за кровь и раны, полученные в боях. В одном из походов захватил Тимофей в плен молодую турчанку, которая стала ему женой. Стал Тимофей «домовитым» казаком, известным в Черкасске человеком. От прозвища, данного его предку Симону за пытливый ум, образовалась фамилия Разин. Но главной своей удачей считал он четырёх своих сыновей: Ивана, Степана, Фрола и Тимофея. Дети научились от матери турецкому языку, легко понимали татарский, а от отца досталось им здоровье, сила и отвага редкостная, да ещё это самое чувство жажды свободы.
А сына своего Стёпу выделял он больше среди других. Попросил крестной матерью Степана быть русскую женщину Матрёну, по прозвищу Говоруха. Была она набожной, а только и знахаркой слыла и приговоры, и отвары знала. Говорят, от неё Степа был заговорённым. Крестным же попросил быть войскового атамана Корнилу Яковлева. И представить не мог он тогда, что повезёт тот потом Степана в Москву на казнь.
Как известно, казаки не отличались набожностью, только когда сыновья подросли, собрал он их на богомолье в родную церковь к чудотворной росписи, предком их сделанной. Сыновей своих хотел отвести, чтобы и их посетило знамение божье, и любовь Бога на них обратить. Может, поэтому и чтят до сих пор сына его Степана Разина на Руси, как символ свободы и несгибаемой воли.
Когда схватили Степана, по Москве слухи пошли, что тот заколдован и смеётся над любыми пытками наперекор боярам. Только знал Степан, что над ним Бог, и никого окромя его, как и над отцом его в тот самый день памятный полёта его.
Глава 11. Политрук.