Чтобы восполнить запасы, им пришлось зайти в попутный порт. С моря берег казался сплошь живописной рощей, но Чарльстон оказался хмурым и пыльным городом.
Риччи успела привыкнуть к архаичному виду корабля и, как ей казалось, смирилась с тем, что судьба забросила ее в прошлое, но вид города вызвал у нее глухую тоску. Она никогда раньше не думала, что можно соскучиться по башням из бетона и стекла, по асфальтированным улицам и узким газонам с жесткой, словно пластиковой травой и обязательными табличками «Не ходить!».
Чтобы получить разрешение встать на рейд, капитану Уайтсноу пришлось долго беседовать с хмурым таможенником. Погрузка отняла целый день и с них содрали двойную цену за все нужные припасы.
Они собирались отправиться в путь с утренним отливом, и Риччи намеревалась выспаться как следует в отсутствии морской качки.
«Палуба. Ночь» – гласила записка на обрывке бумаги, лежащей на ее подушке.
Почерк был крупный, неровный и явно мужской. Больше послание ничего не проясняло. Оставалось только подняться наверх, благо уже стемнело, и на месте выяснить, кто ждет ее и зачем.
Прихватив саблю, она прошла сквозь тихий полупустой кубрик.
Фареска ожидал ее, сидя на фальшборте. У него был сосредоточенный и угрожающий вид, и Риччи не стала обольщаться насчет того, что красавчик-испанец позвал ее на свидание.
– Хочешь что-то мне сказать? – спросила она.
– Тебе лучше сойти с корабля в этом городе, – сказал он напрямую.
Хотя Риччи подозревала, что разговор свернет в это русло, ее сильно задело и само предложение и тон, которым оно было высказано.
– Почему это?
– Так будет лучше для всех.
– Да ты просто целишься на мое место!
– Я достоин его больше.
Его спокойствие и уверенность заставляли кровь Риччи закипать.
– Ты же не думаешь, что я возьму и оставлю его тебе?!
– Тогда я тебя заставлю, - холодно заявил он.
Риччи схватилась за саблю, но вовремя вспомнила:
– Эй, послушай, на корабле запрещены дуэли! Так приказала капитан.
– Нам необязательно драться на корабле, – хмыкнул он и кивнул на причал.
Риччи с опозданием сообразила, что собирается драться с человеком, который одолел Уайтсноу, но у нее уже не осталось путей к отступлению. Оставалось только выбирать между почти неизбежным поражением и признанием своей трусости.
Риччи колебалась меньше секунды.
– Пошли, – сказала она, ставя ногу на причальный канат. – Выясним раз и навсегда, кто из нас годится на место старпома.
***
Ее сил и способностей хватало лишь на то, чтобы отражать выпады Фарески или уклоняться от них. Риччи понимала, что так не будет продолжаться долго, потому что она выдохнется рано или поздно. И тогда он нанесет смертельный удар.
«Но он же не будет последним для меня, верно?» – мелькнула у нее мысль. – «Может, в этом и есть мой единственный шанс?»
Она уже почти выдохлась, так что дольше тянуть с обманным маневром было нельзя – иначе это могло оказаться вовсе не маневром.
Риччи остановилась, притворяясь полностью обессиленной, и Фареска нанес добивающий, по его мнению, удар, пропоров мечом ей живот.
Она чувствовала, как лезвие разрезает ее тело – рана будет тяжелой – и тошнота подступила ей к горлу, но боли не было. Боль, как она уже уяснила, приходила позже.
Фареска отступил на шаг назад, высвобождая меч, и Риччи упала на колени, чтобы не выдать себя раньше времени.
– Черт возьми, я слишком увлекся, – пробормотал он. – Что же теперь делать с телом?
«Пора», – подумала Риччи. Она вскочила на ноги, выбила меч из рук ошеломленного Фарески и приставила лезвие сабли к его горлу.
– Не может быть, – одними губами произнес он. – Я… промахнулся?
– Да, ты облажался, – кивнула Риччи. – А сейчас поклянись своими родителями и своей верой, что больше не попытаешься мне навредить, или я перережу тебе глотку.
– Мои родители мертвы, да и клятва иноверцу немного стоит, – сказал он.
– Тогда поклянись своей честью! Хоть она у тебя осталась?
– После того, как я перешел на сторону врагов, чтобы сохранить себе жизнь? Если не хочешь сражаться со мной снова, тебе стоит убить меня сейчас.
На секунду Риччи подумала, что отрезать ему голову – неплохая идея. Но она помедлила и внезапно разгадала, что таится за непроницаемым выражением его черных глаз.
Фареска боялся смерти – и ненавидел себя за это.
– Я не хочу облегчать тебе жизнь, – сказала она, отступая и опуская саблю. Все равно она не собиралась его убивать, и оттого поза выглядела глупой. – Если хочешь умереть, сделай это сам. Если духу не хватает – живи.
– Тогда я снова сражусь с тобой, – сказал он.
– И я снова одержу победу, – ответила она, ухмыляясь, чтобы не взвыть от подступающей боли, и надеясь, что в лунном свете выражение ее лица не похоже на оскал.
«В следующий раз придется придумать что-нибудь другое», – подумала она. – «Иначе это будет выглядеть слишком подозрительно. К тому же это чертовски больно».
– Эй, – окрикнула она Фареску, повернувшись, чтобы вернуться на корабль. – Уайтсноу все равно захватила бы твой корабль, сдайся ты или нет.
– Я должен был погибнуть вместе с ним. Тогда бы я не предал свою страну.