Но пламя, которого хватило на то, чтобы пересечь пустыню, не могло погаснуть так просто.
Сотни лет потребовалось бы на то, чтобы залечить ее раны, а у нее не было и двух минут.
Колесо повернется снова.
Искатель понимающе ухмыльнулся ее лицом.
Но, возможно, существовал и другой способ остановить колесо.
Меч, которым сражался Хранитель Времен, все еще лежал около его тела. Конечно, это был не сроднившейся с ней меч, но драться против Искателя его же оружием было бы глупо.
– Ты не сразишь меня, – произнесл он безучастно. Риччи приняла боевую стойку. – Тебе никогда не выиграть у меня.
– Узнаю свою самоуверенность, – усмехнулась она.
Риччи уверенности не чувствовала. Сражаться с тем, кто знает тебя, всегда тяжело, а уж если он знает тебя так же хорошо, как ты сам, потому что в определенном роде является тобой…
Она не так уж много прожила, чтобы отточить фехтовальное искусство, но один прием она знала достаточно хорошо, и именно его собиралась использовать – не потому, что его сложно было предугадать, а потому что его сложно было парировать.
Хотя ей и не часто приходилось использовать его, каждый раз запоминался: сложно забыть, как холодная острая сталь пронзает кожу, дробит кость и входит в сердце.
На этот раз будет гораздо больнее, потому что больше ее рана не заживет.
Но пусть ее сердце остановится, если это даст ей возможность вонзить меч существо с ее лицом. Того, из-за которого на самом деле погибли ее друзья. Кто дал ей новую жизнь, чтобы заставить испытать непереносимую боль.
Риччи глубоко вдохнула, перенесла вес на правую ногу и бросилась вперед.
========== Эпилог ==========
Эндрю очнулся в лесной хижине, моргая от просочившихся сквозь крышу лучей солнца и несколько долгих – жутких и счастливых – секунд мнил себе, что он снова в лагере лесного народа, и никогда не существовало Экона, и никогда не существовало Риччи.
Но и радость, и горечь потери отступили, когда он понял, что никогда не бывал в этой хижине – ни в одном из убежищ лесного народа не могло быть масляного фонаря и полки с книгами, и они никогда не подходили близко к морю, а он отчетливо различал плеск волн.
Последним, что он помнил, был гибнущий город: запах пепла, отчаянные крики, исчезающая на глазах реальность. Еще он смутно помнил качающуюся палубу, воду и холод, но море казалось скорее кошмарным сном, чем воспоминанием. Но поскольку он нашел себя в хижине, безопасной и своеобразно уютной, вместо того, чтобы погибнуть с городом, который не смог сберечь, море все же было явью.
Ни город, которому поклялся служить, ни девушку, которую любил. Он не смог сберечь ничего и никого.
Он потерпел крушение и кто-то, по всей видимости, подобрал его, выброшенного на берег. Кто-то проявил благородство, и хотя милосердней было бы дать Эндрю утонуть, стоило поблагодарить этого человека.
Но едва он принялся за поиск своих штанов, как дерюжная занавеска, служившая хижине дверью, отодвинулась, и в проеме показалась девчонка с зеленой кожей – самая подозрительная из всех подозрительных знакомых Риччи.
– Вы очнулись, сэр рыцарь, – сказала она радостно и слегка недоверчиво.
Эндрю ощутил прилив злости и подавил его усилием воли. Девчонка не была виновата в том, что одним своим присутствием напоминала ему о потерях.
– Я больше не рыцарь, – сказала он резковато, чувствуя невыразимую неловкость за свой вид. – Где мы, и как сюда попали?
– Мы нашли вас, когда шли к кораблю, – предпочла она ответить на второй вопрос. – Я попросила друзей взять вас на корабль. Думала, вы пригодитесь, когда придут Твари. Но Твари нас не заметили, а вы все дрыхли. А потом нас выбросило на берег, и мы встретили вашего друга.
Эндрю насторожился. Последние события научили его не доверять людям, которые спешат сблизиться.
– У меня нет друзей, – сказал он решительно.
Девчонка – Ильга, всплыло в его памяти, она зовет себя Ильгой, или, возможно, люди назвали ее так – растерянно посмотрела куда-то вне хижины, на кого-то, стоящего снаружи.
– Общение с Риччи тебя испортило, – наигранно огорчился Льюис, переступая порог. – Раньше ты не был таким грубияном.
Сначала Эндрю подумал, что все еще спит, настолько деловитый вид Хайта и его наряд ярмарочного ковбоя не вязался с ужасом последнего дня Экона.
Потом он обрадовался, словно путешественник, нашедший соотечественника в десяти тысячах миль от дома, забыв и о Риччи, которую он вроде как отбил у Льюиса, если можно так сказать о девушке, которая всегда поступала по-своему, и о всех конфронтациях прошлого.
Однако, радость от вида чего-то знакомого длилась лишь мгновение, пока он не сообразил, что обязан рассказать Льюису о том, что произошло после того, как они распрощались. Хайт, должно быть, прочел последнюю мысль по его лицу.
– Я знаю, – сказал он без сочувствия или жалости, за что Эндрю проникся к нему невыразимой благодарностью. Он не вынес бы ни жалости, ни необходимости пережить все еще раз, рассказывая. – Экона больше нет, а та, что могла пройти через пустыню, получила причину отправиться туда.