Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Четверо чернокожих рабов принесли шелковые подушки и серебряные подносы с дымящимися чашечками кофе, мороженым и фруктами.

Герцогиня знала восточные обычаи, поэтому сразу выпила чашечку кофе и съела маленький кусочек пирога. Исполнив эту формальность, она уселась на подушку и обратилась к турку, который ждал, что она скажет:

— А где племянница паши? Еще спит?

— Хараджа обычно встает раньше, чем ее воины, — ответил турок. — Когда четвертая стража объявляет о рассвете, она уже на ногах.

— Но почему теперь, когда ты знаешь, кто я, ты не велел послать за ней?

— Ее здесь нет сейчас, — отвечал капитан, помимо своего родного языка, владевший еще и арабским. — Она отправилась проверить, как христиане ловят пиявок. Многие раненые в Фамагусте очень нуждаются в пиявках, а этим маленьким тварям по вкусу христианская кровь.

Герцогиня побледнела:

— Что ты такое говоришь! Хараджа заставляет пленных христиан ловить пиявок?

— Но здесь уже не осталось никого из местных жителей. Не посылать же ей своих солдат, чтобы они капля за каплей теряли кровь, — сказал турок. — Кто же тогда будет защищать крепость, если венецианцы пошлют сюда флот? Лучше уж пусть гибнут христиане, они и так для нас большая обуза, да и хороший выкуп за них вряд ли заплатят.

— Но вы же их так совсем уморите! — вскричала герцогиня с плохо сдерживаемым возмущением.

— Конечно, они все так кончат, — небрежно бросил турок. — Хараджа не даст им передохнуть, чтобы кровь, высосанная пиявками, восстановилась.

— Хоть я и жесточайший враг христиан, но думаю, такая неслыханная жестокость не делает женщине чести.

— Что ты хочешь, господин, такова воля племянницы паши. Здесь распоряжается она, и никому не дозволено ей перечить, даже мне.

— А сколько здесь пленников?

— Около двадцати.

— Всех взяли в Никозии?

— Да, они все из гарнизона и, думаю, принадлежат к знатным фамилиям.

— И ты знаешь их по именам?

— Некоторых знаю.

— А есть среди них капитан по имени ЛʼЮссьер? — спросила герцогиня, и голос ее дрогнул.

— ЛʼЮссьер… — пробормотал турок. — О! Французский аристократ на службе Венецианской республики… Да, он тоже ловит пиявок.

Герцогиня закусила губы: рвущийся из груди крик надо было сдержать. Она нервным движением промокнула капли холодного пота, выступившие на лице, и немного помолчала, чтобы прийти в себя и обрести прежнее спокойствие. Потом сказала:

— Я ведь приехал именно из-за этого офицера.

— Его хотят освободить?

— Мне поручено препроводить его в Фамагусту.

— Кто отдал такой приказ, господин?

— Мулей-эль-Кадель.

— Дамасский Лев! — с удивлением воскликнул капитан. — Но зачем этому смельчаку из смельчаков понадобился ЛʼЮссьер?

— Этого я не знаю.

— Не думаю, господин, что племянница паши вам его отдаст. Мне кажется, она очень держится за своих пленников, и потом, Мулей-эль-Кадель должен будет заплатить за него солидный выкуп.

— Дамасский Лев достаточно богат, чтобы заплатить за свободу пленного.

— Я знаю, что его отец — один из самых влиятельных людей, родственник султана и к тому же обладатель несметных сокровищ.

— Когда вернется племянница Али? Я не могу оставаться здесь надолго, у меня много незаконченных дел в Фамагусте и еще одно поручение от Мустафы.

Турок задумался и ответил:

— Хочешь, я провожу тебя к прудам? Там увидишь и Хараджу, и пленника.

— Это далеко?

— Около получаса верхом. У нас есть отличные арабские скакуны, и я могу их предоставить в твое распоряжение и в распоряжение твоей свиты.

— Согласен, — ответила герцогиня.

— Я пойду отберу лучших и велю их седлать, — сказал турок, вставая. — Через несколько минут мы сможем выехать из замка.

Едва он ушел отдать необходимые распоряжения, как к герцогине подошли Никола и Перпиньяно. Девушка выглядела совсем потерянной.

— Значит, виконт здесь? — спросил венецианец.

— Да, — ответила она. — И кто знает, в каком состоянии мы его найдем.

— Почему, синьора? — спросил грек.

— Его вместе с другими пленными отправили на пруды ловить пиявок.

— Вот канальи! — проворчал грек, и лицо его помрачнело.

— Наверное, это трудное занятие? — поинтересовался Перпиньяно.

— Скорее, опасное, синьор. Я знаю, что это такое, мне довелось несколько дней пробыть на прудах. После месяца пребывания там люди полностью теряют силы, у них возникает малокровие, их начинает лихорадить, и они еле держатся на ногах. А тела превращаются в сплошную рану.

— Но неужели племянница паши могла послать аристократа ЛʼЮссьера умирать среди пиявок? Этого не может быть! — в ужасе воскликнул Перпиньяно.

— Это подтвердил турецкий капитан, — с трудом сдерживая слезы, сказала герцогиня.

— Но мы вырвем его из жестокого ада! — решительно заявил венецианец. — Мы готовы пойти на любой риск, даже на штурм крепости, правда, Никола?

Грек с сомнением покачал головой.

— Здесь, должно быть, много турок, — сказал он. — Придется прибегнуть к насилию, и тогда, вполне вероятно, никто из нас не вернется живым в гавань Хусиф.