Капитаны песка

Перед ними стояли на якоре многочисленные парусники. С рынка выходили мужчины и женщины. Ребята ждали, когда появиться парусник Божьего Любимчика. Капоэйрист ушел в море, ведь он зарабатывал на жизнь рыбной ловлей. Игра в «крузаду» продолжалась до тех пор, пока Педро Пуля не обчистил обоих до нитки. Шрам на лице Педро блестел. Ему нравилось побеждать в честной игре, особенно с такими сильными соперниками, как Фитиль (который долгое время был чемпионом среди капитанов) и Сачок. Тогда Сачок вывернул карман наружу:

— Одолжи мне хотя бы крузаду. А то я совсем на мели. — Потом поглядел на море, на парусники у причала:

— Что-то Божий Любимчик запаздывает. Пошли в порт?

Фитиль, сказал, что останется ждать Божьего Любимчика, а Педро Пуля и Сачок пошли в порт. Они пересекли набережную, ноги увязли в прибрежном песке. Какой-то корабль отошел от причала пятого пакгауза. Там взад и вперед сновали люди.

Педро Пуля спросил Сачка:

— Ты хотел бы стать моряком?

— Не знаю… Мне и здесь хорошо. Нет, я отсюда ни ногой.

— А я бы хотел. Взобраться на мачту. Да еще в шторм. Здорово, а? Помнишь ту историю, что читал нам Профессор, ну, ту, про бурю? Красотища…

— Да, здорово было.

Педро Пуля стал вспоминать историю, а Сачок подумал, какая ужасная глупость — уплыть из Баии, если здесь можно вести легкую и красивую жизнь бродяги и бездельника: нож за поясом, гитара в руках, смуглянка для забав на песке. Вот о чем он мечтал.

Они подошли к воротам седьмого пакгауза. Жоан де Адам, портовый грузчик, необычайно сильный негр, старый забастовщик, которого любили и боялись все в порту, сидел на ящике и курил трубку. Видно было, как под рубашкой играют его мускулы. Увидев ребят, он радостно их приветствовал:

— Гляди-ка! Дружище Сачок. И капитан Педро.

Он всегда называл Пулю только «капитан Педро» и любил разговаривать с ним. Жоан де Адам подвинулся, чтобы дать место Пуле. Сачок присел перед ними на корточки. В углу продавала апельсины и кокарду 30 пожилая негритянка, одетая в национальный костюм байянки: цветастую ситцевую юбку и белую кофту, не скрывавшую крепкую для ее возраста грудь. Недолго думая, Сачок взял с лотка апельсин и стал чистить, разглядывая пышный бюст негритянки:

— Грудь-то у тебя еще вполне, а, тетушка?

Негритянка улыбнулась:

— Эти нынешние мальчишки совсем не уважают старших, кум Жоан. Где это видано, чтобы такой постреленок обсуждал грудь такой старой карги, как я?

— Брось, тетушка. Ты еще хоть куда…

Негритянка задорно рассмеялась.

— Я уже свое отгуляла, Сачок. Прошли те времена. Спроси вон его, — она указывала на Жоана де Адама. — Помню, как он, почти совсем мальчишка, немногим старше тебя, устроил первую забастовку здесь в порту. В ту пору никто и не знал, что это за чертовщина такая — забастовка. Ты помнишь, кум?

Жоан де Адам утвердительно кивнул и закрыл глаза, вспоминая давние времена первой забастовки. Он был одним из самых старых докеров, хотя никто не давал ему его лет.

— Если негр не седой, он до ста лет молодой, — заметил Педро Пуля. Тут негритянка сняла с головы косынку, и все увидели, что шевелюра у нее совершенно белая.

— Понятно, почему ты носишь платок. Тщеславная негритянка… — пошутил Сачок.

Жоан де Адам спросил:

— Ты помнишь Раймундо, кума Луиза?

— «Блондина», что погиб в забастовке? Как не помнить! Ведь он почти каждый день останавливался чуток поболтать со мной, любил пошутить…

— Его убили как раз в этом самом месте в тот день, когда на нас напала конная полиция, — он глянул на Педро Пулю. — Ты никогда не слышал о нем, капитан?

— Нет.

Тебе было тогда года четыре. После этого, примерно с год, ты переходил из одного дома в другой, пока не сбежал. А потом мы услышали о тебе, когда ты стал главным у капитанов песка. Но мы знали, что ты сумеешь за себя постоять. Сколько тебе сейчас лет?

Педро принялся высчитывать, но сам же Жоан де Адам остановил его:

— Тебе пятнадцать, правильно, кума?

Та кивнула. Жоан де Адам продолжил:

— Как только пожелаешь, ты получишь место здесь, в порту. Мы храним его для тебя.

— Почему? — спросил Сачок, поскольку сам Педро растерялся и только вопросительно смотрел на грузчика.

— Потому что его отец — тот самый Раймундо, и он погиб здесь, борясь за нас, за наши права. Настоящий был человек, стоил десяти нынешних.

— Мой отец? — Переспросил Педро Пуля, до которого доходили об этом какие-то смутные слухи.

— Да, твой отец. Все звали его Блондином. Когда на демонстрации он произносил речь, ни за что не подумаешь, что он простой грузчик. Его настигла пуля, но для тебя всегда найдется место здесь, в порту.

Педро Пуля, опустив голову, водил веткой по асфальту, потом вдруг взглянул на Жоана де Адама:

— Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?

— Ты был слишком мал, чтобы понять. Теперь ты становишься взрослым, — он одобрительно рассмеялся. Педро Пуля тоже засмеялся, довольный, что узнал о своем отце, и что тот был храбрым человеком. А потом с заминкой спросил:

— А мою мать ты знал?

Жоан де Адам задумался:

— Нет. Когда я познакомился с Блондином, у него не было жены. Но ты жил с ним.