— Я ее знала, — вмешалась негритянка. — Красивая была женщина. Ходили слухи, что твой отец выкрал ее из родительского дома, что она была из богатой семьи вон оттуда, — она указала на Верхний город. — Она умерла, когда тебе не было и шести месяцев. В то время Раймундо работал на табачной фабрике в Итапажипи. Это потом он перешел в порт.
— Ты всегда найдешь здесь работу, если пожелаешь, — повторил Жоан де Адам. Педро кивнул. А потом спросил:
— Хорошее было дело — забастовка, верно?
И Жоан де Адам стал рассказывать про забастовку. Когда закончил, Педро Пуля сказал:
— Да, хотел бы я устроить какую-нибудь забастовку. Вот было бы здорово!
К причалу подошел иностранный корабль, и Жоан де Адам поднялся:
— Сейчас будем грузить этого голландца.
Пароход гудел, маневрируя у причала. Со всех сторон собирались к пакгаузу грузчики. Педро Пуля смотрел на них, и в сердце его рождалась нежность. Его отец был одним из этих людей, он погиб, защищая их. Здесь были белые, мулаты, но большинство — негры. Они идут грузить трюмы судна мешками с какао, табаком, сахаром — всеми дарами байянской земли, которые отправятся потом в дальние страны, где другие докеры, может быть высокие и белокурые, разгрузят корабль, и опустеют его трюмы. Его отец был один из этих сильных людей. Только теперь Педро узнал об этом. Для них он произносил речи, взобравшись на какой-нибудь ящик, боролся за них и получил пулю в грудь, когда против бастующих бросили конную полицию. Может быть, именно здесь, где сидит он сейчас, пролилась кровь его отца. Педро Пуля внимательно рассматривал асфальт под ногами. Под ним должна быть кровь, бежавшая из груди его отца. Поэтому для него всегда найдется место в порту, среди этих людей, место его отца. И ему тоже придется тогда таскать шестидесяти-килограммовые мешки на спине. Это тяжелый труд. Но он тоже может устроить забастовку, как отец и Жоан де Адам, и сражаться с полицией и погибнуть. Так он отомстил бы за своего отца, помог бы этим людям отстаивать свои права (Педро смутно представлял себе, что это такое). Он уже видел себя на баррикадах, сражающимся с полицией. Его мечтательный взгляд был устремлен вдаль, на губах блуждала задумчивая улыбка.
Сачок, приканчивающий уже третий апельсин, вернул Педро на грешную землю:
— Хватит витать в облаках, приятель.
Старая негритянка посмотрела на Педро Пулю с нежностью:
— Ну, просто одно лицо с отцом. Только волосы волнистые, от матери. Если бы не этот шрам на лице, не отличить от Раймундо. Красивый мужчина…
Сачок хмыкнул. Спросил, сколько он должен, заплатил двести рейсов. Потом еще раз поглядел на грудь негритянки:
— Нет ли у тебя дочери, тетушка?
— А тебе на что, проклятущий?
Сачок засмеялся:
— Уж я бы нашел, о чем с ней потолковать.
— Если и есть, то не про твою честь, пройдоха, — негритянка запустила в него шлепанцем, но Сачок увернулся. Потом вдруг вспомнила:
— Ты не идешь сегодня на Гантуар 31? Очень весело будет. И танцы тоже. Сегодня праздник Омулу.
— Много еды? И алуар 32?
— Еще бы, — она посмотрела на Педро Пулю. — Почему бы тебе тоже не пойти, белый? Омулу — богиня не только негров, она богиня всех бедняков. (Услышав имя богини черной оспы, Сачок поднял руку в ритуальном приветствии).
Наступил вечер. Какой-то мужчина купил кокады. Внезапно зажглись огни. Негритянка поднялась, Сачок помог ей поставить на голову лоток. Вдали появился Фитиль с Божьим Любимчиком. Педро Пуля еще раз поглядел на докеров, таскавших тюки на голландское судно. На широких черных и смуглых спинах блестели капли пота. Мускулистые торсы сгибались под тяжестью мешков. С шумом и скрежетом вращались подъемные краны. Когда-нибудь, как отец, он устроит забастовку, будет бороться за правое дело… И тогда какой-нибудь старый докер, такой как Жоан де Адам, расскажет другим мальчишкам о его подвигах, как сейчас рассказывают об отце. И глаза Педро сверкали в наступивших сумерках.
Ребята помогли Божьему Любимчику разгрузить лодку. Богатый улов. Верно, ему помогала сама Йеманжа. Хозяин рыбной лавки на базаре купил все оптом. Потом они поели в ближайшем ресторанчике, и Фитиль отправился к падре Жозе Педро, учившему его читать и писать. По пути он завернул в склад за коробкой с перьями, которую стащил утром в писчебумажном магазине. А Педро Пуля, Сачок и Божий Любимчик пошли на кандоблэ на Гантуа (Любимчик был оганом 33), где в красных одеждах появилась Омулу и исполнила свою лучшую песнь. Она оповестила своих бедных сынов, что нищета скоро кончится, потому что она нашлет оспу в дома богачей, а бедные будут сыты и счастливы. В ночи, посвященной Омулу, гремят атабаке 34. Богиня возвестила, что бедняки скоро отомстят богатым за все. Негритянки танцевали, все радовались. День отмщения грядет.