Капкан любви

Майк позволил ему немного пошуметь. Он был полностью обессилен, но спас положение ценой двух самых нервных и напряженных часов в своей торговой карьере. Он протянул Норману пачку документов о заключении торговых сделок. В каждом были данные о покупке шведской кроны и время сделки, нацарапанное неразборчивым почерком Майка, в диапазоне от пяти тридцати пяти до семи тридцати по лондонскому времени.

— Майк, негодяй! Ты закрыл всю позицию? — Норман с облегчением опустился в кресло рядом с Майком.

— Не совсем — к моменту открытия рынка осталось купить еще пять миллионов кроны. Я не успел, и мы получим за это головомойку.

— Мы спустились до пяти миллионов? С четырех миллиардов прошлым вечером? Как ты ухитрился это сделать, Майк? Как ты узнал, что произойдет?

Майк молча взглянул на него, и Норман прочел ответ в его глазах. Если тот спас катастрофическую позицию, пользуясь личной информацией — это не касается никого, кроме самого Майка.

— Не отвечай на этот вопрос. Я ничего не хочу знать, — поспешно сказал Норман. — Ты просто чудо, Мичинелли. Просто чудо.

Майк с боссом молча сидели вместе, оцепенев от мысли, как близки они были к катастрофе. К несчастью, никто не поблагодарит их за потерю трех миллионов фунтов вместо тридцати. Таково было неписаное правило торговли — никто не заслуживает похвалы за то, что спасся от огромных потерь. Заслуживает похвалы только тот, кто принес огромные прибыли.

— Что ты собираешься делать теперь, Майк? — тихо спросил Норман.

— Делать? Во-первых, я собираюсь избавиться от стерлинга. Во-вторых, я собираюсь просидеть здесь до двенадцати часов и искурить пачку сигарет, чтобы заглушить всю эту нервотрепку. А затем я собираюсь пойти в «Эль Винос» и напиться там до бесчувствия. Тебя это устраивает?

— Займи мне место, Майк. И положи подстилку.

Пол Драйвер был разочарован отказом Кристиана Клемент-Гранкура от предложения, но держался сдержанно.

— Ладно, Тедди. Что-то мы выигрываем, что-то мы теряем. Это не разобьет мое сердце.

«Ну, если это не разобьет ваше сердце, — сказала себе Тедди, — то тем более не разобьет мое».

— Значит, нам нужно сделать следующий выбор, — продолжал Пол. — Если Делавинь не согласен, а Клемент-Гранкур выбыл, у нас остаются немец, Пит-Риверс и американская девица, так?

— Трудно назвать Эстер Левинсон девицей, — сухо сказала Тедди.

— О'кей, Тедди, не обижайтесь. Американская женщина.

— Благодарю.

— Это нелегкий выбор. Мне нравится Том, но что-то подсказывает мне, что когда наступит время отчаливать, он не захочет оставить «Стейнберг». Он пошел к ним, чтобы работать в надежных условиях, а мы, несмотря на хорошие перспективы, пока еще относительно новая и непроверенная компания. Да и нам нужен настоящий человек риска. Я не вполне уверен, что Том подходит нам.

Выслушивая рассуждения Пола, Тедди чертила по странице блокнота, играя в игру, которой не занималась с тех пор, как закончила школу. Она выписала свое имя — «Теодора Винингтон», а под ним печатными буквами написала имя «Джек Делавинь». Тедди вычеркнула сходные буквы в обоих именах, и пересчитала оставшиеся — любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Итак, она обожала Джека. Так как Пол все еще жужжал, она проверила буквы, оставшиеся в имени Джека. Любит, нравится, ненавидит, обожает. Любит, нравится... ненавидит. Дьявол! Тедди скомкала лист бумаги и начала чертить на новом.

— Итак, у нас есть Конрад, который может пойти на риск, потому что хочет расширить масштабы своей деятельности, и у нас есть Том, который может не пожелать рискнуть.

— И у нас есть Эстер, — напомнила Тедди, заставив себя сосредоточиться на клиенте. — Она — настоящий человек риска, в большей степени, чем остальные двое.

Пол не отвечал.

— Пол? Что вы имеете против Эстер?

— Я ничего не имею против нее... но она американка...

— Да. Я не отрицаю этого, но мы пришли к выводу, что, возможно, это окажется преимуществом. Что еще, Пол?

— Она несколько грубовата в обращении...

— Беквичу и Страковски это понравилось. Они сказали, что в компании неплохо бы иметь побольше нахалов, извините за выражение.

— Конечно, Тедди, но не видите ли вы иронию в том, что Эстер будет тем человеком, который обеспечит нам наличие нахалов?

— Нет, я не вижу в этом никакой иронии. Я считаю, что любая женщина, достигшая того, чего достигла Эстер, причем не идя на серьезные компромиссы, должна иметь немалую долю нахальства! — Тедди почти выплюнула последнее слово. — Послушайте, Пол. В чем у вас здесь настоящая проблема? В том, что она женщина? Или в том, что она еврейка?

— Успокойтесь, Тедди! Не кричите на меня. Дело не в том, что она лично — женщина, дело в общем отношении к женщинам.

Хотя Пол не смотрел на Тедди, она в возмущении закатила глаза. Женщина не могла победить в этой игре. Если бы она была обходительной, послушной и традиционно женственной, про нее сказали бы, что она слишком нерасторопна. Если бы она оказалась грубой, упрямой и непробиваемой, сказали бы, что она слишком бесцеремонна.