Капкан супружеской свободы

Проходя по пустынным комнатам, мимоходом срывая с кресел уютные домотканые полосатые чехлы, звеня посудой в старинном буфете – там до сих пор, как это ни странно для наших воровских дней, сохранилась початая бутылка коньяку, оставленная ими еще осенью, – он честно пытался сделать вид, что во всех его действиях есть смысл и польза. Но пыль и духота, тишина и одиночество, прячущиеся в каждом уголке дома, не давали ему вздохнуть полной грудью и ни на мгновение не отпускали от себя. Только растворив широкие створки окон и впустив в гостиную круглую усмехающуюся луну, Соколовский сумел наконец почувствовать себя здесь хозяином, а не случайным гостем. Цепляясь за ветви деревьев, склонившиеся над домом, освещая все вокруг призрачным сиянием, лунный свет проскользнул в комнату и почти ослепил его, привыкшего за последние часы к темноте. Алексей не стал зажигать электричества и рухнул в широкое кресло-качалку посреди гостиной, не снимая плащ и приготовившись провести здесь всю ночь, даже в голову не беря мысли о том, чтобы добраться до соседней спальни. Глаза его закрылись сами собой, мерный ритм раскачивающихся полозьев, казалось, утихомирил неровно бьющееся сердце, но в этом жестком, настороженном полузабытьи не было ничего ни от покоя, ни от сна, ни от отдохновения.

Резкий стук в дверь застал Соколовского врасплох. Он вздрогнул, вытянул ноги, уже затекшие от неудобного сидения в кресле, и вновь замер, сменив позу на еще более напряженную и неудобную. Все так же покачивалось кресло, еле слышно скрипели его деревянные полозья, все так же стучали в дверь, – но Алексею это было безразлично. На второй и третий стук он даже не пошевелился: он не знал на свете никого, кто мог бы стать для него желанным гостем этой сырой еще, гулкой, весенней ночью. А в дверь стучали снова и снова.

«Господи, что это? – лениво мелькнуло у него в голове. – Кто ж это может быть? Ведь никто, кроме Панкратова, не знает, что я на даче, а с Сашкой мы так не договаривались… Только гостей мне сейчас не хватало!»

Подниматься и тащиться в прихожую, чтобы отворить незваным пришельцам, у него не было ни сил, ни желания. А гость все не унимался; не добившись внимания к себе со стороны парадного хода, он, видимо, решил обойти дом с тыла, и вскоре Алексей уловил мягкие, осторожные шаги по молодой траве рядом с распахнутым окном в его гостиную.

– Ну, слава тебе господи! – услышал он через минуту, и в проеме нарисовалась усатая, улыбающаяся, дышащая непритворным добродушием мужская физиономия. – Сам хозяин приехал. А мы-то уж напряглись: фары мечутся, шины визжат, ворота хлопают, да все как-то не по-вашему, непривычно… Уж не воры ли, думаем?

Сосед, Василий Петрович, понял Соколовский. Славный и компанейский мужик – из простых, из рабочих, случайно женившийся когда-то на дочке партийца, вышедшего затем в большие начальники, и потому уже пару десятков лет назад сумевший получить дачу в этом престижном номенклатурном поселке. Руки у Василия Петровича, давно поменявшего свою рабочую специальность на какое-то непыльное чиновничье занятие, тем не менее по-прежнему были золотыми; он не раз по-соседски помогал Соколовским в хозяйственных дачных заботах, выручал нужным инструментом, угощал свежей зеленью с собственного огорода (Ксения была не слишком-то привязана к земле, их дача всегда оставалась именно дачей, то есть местом отдыха, а не работы на грядках)… И вот теперь этот общительный и веселый человек явно обрадовался появлению на даче хоть не близкого, но все же приятеля. А у того скулы сводит от отвращения к себе и ко всему миру целиком. А также к ни в чем не повинному Василию Петровичу в частности…

Он кивнул соседу со всей приветливостью, на которую только был сейчас способен, но в дом не пригласил и с кресла не поднялся. А тот, нимало не смущаясь невниманием хозяина, продолжал, опершись на подоконник со стороны сада:

– Вас-то самих мы не ждали так скоро, понимаем ведь: несчастье в семье. Сестра хоть и сводная, и хворая была, а все ведь родная душа. Смерть – такое дело, она всегда не вовремя… – И лицо Василия Петровича сочувственно скривилось, распустилось в лунном свете, четче обозначились морщины, и Соколовский с ужасом понял, что должен, просто обязан сейчас что-то сказать. Мужик слышал звон, да не знает, где он, и из слухов и сплетен, верно, понял, что Соколовский похоронил сестру Веру. – Примите наши с женой соболезнования.

Старик замолчал, а Соколовский мысленно возблагодарил небеса за то, что, по сценарию текущего разговора, ответной реплики от него сейчас никому не требовалось. Однако сосед, готовясь, верно, плавно перейти на что-нибудь более радостное, опять завел:

– Да, жаль, жаль, что Вера Михайловна скончалась…

– Жена и дочь, – тихо, едва слышно уточнил Алексей. Он еще ниже опустил голову и молил Бога только о том, чтобы словоохотливый сосед поскорее ушел.

– Нет, не было их, – весело и охотно отрапортовал Василий Петрович, не поняв смысла реплики и радуясь возможности сменить грустную тему разговора. – А что, должны были еще сегодня, до вас приехать?