Капля духов в открытую рану

– Все-таки они оба придуриваются, – шепнула Анька-редактор своей подруге Риктовой. – Все у них серьезно и надолго.

– Я тоже подозреваю, что мы не дождемся, – кивнула Риктова.

Ася с Нехорошевым двигались легко и ритмично, воздух вокруг них исходил тем легким свечением, которое бывает у пар, объединенных неслучайно и, возможно, навеки. Они смотрели друг на друга с легкой улыбкой, заранее прощая все ошибки, описки и кляксы в долгой, только еще начатой совместной повести. Гости стояли в умилении, родители плакали. На последнем аккорде Нехорошев эффектно бросил Асю на колено и завис над ней коршуном. Она замерла, изогнувшись, обвив его бедро тонким каблучком. Все закричали и захлопали в ладоши. Ася неслышно застонала: «Спина-а-а». Нехорошев притянул ее к себе, прижался носом к носу и прошептал: «Я же говорил, нужно давно сделать рентген».

Из ресторана выходили вечером, на Тверском бульваре было людно, машины толпились в пробках, вливаясь фарами в нарядную уличную иллюминацию.

– Смотрите, Анастасия Кречетова! – Десятилетняя девочка восторженно задергала родителей, и те заулыбались, разглядывая Асю с Нехорошевым, как наряженных манекенов в ЦУМе. Девчушка порылась в розовой сумочке, достала ручку с блокнотиком и протянула Асе:

– Распишитесь, пожалуйста!

Ася радушно рисовала автограф, ее обступили уже несколько человек, желая счастья и процветания. Пьяный мужик долго тряс руку Нехорошеву, нескромно выясняя, за какие достоинства его выбрала народная артистка России.

– Вообще-то она ведущая, – процедил Нехорошев. – И это была моя идея посадить ее в эфир.

К ресторану, проталкиваясь сквозь пробки, подъехал длинный черный «Линкольн».

– Андрюша, прости, голубчик, как смог, так приехал! Боже, Настенька, какая ж вы красавица, зачем вам этот остолоп, выходите лучше за меня. – Из открытой дверцы вылезал тучный мужчина в бежевом костюме с фарфоровой улыбкой. Они обнялись с Нехорошевым, толпа расступилась, толстяк подошел к Асе.

– Видел ваши эфиры, вы прекрасны, сударыня, – церемонно сказал он, целуя ей руки. Из машины вышел шофер с большим праздничным пакетом и кудрявым букетом роз, и пока хозяин «Линкольна» возился, что-то распаковывая, Ася взглянула на Нехорошева.

– Кто это? – губами беззвучно спросила она.

– Старина Сайгонский – продюсер, импресарио: классическая музыка, не гнушается шоу-бизнесом, ну и тому подобное. Знаем друг друга с детства.

– Иван Захарыч, я, голубушка, любите и жалуйте, – подхватил Сайгонский. – Хочу в эфир к вам привести пару-тройку прекрасных личностей. Ну и вы звоните мне, когда вам станет грустно, а этот козел вас обидит или просто надоест.

Сайгонской заграбастал Асю, сминая ей платье, целуя в щеки и шею так, что Нехорошеву пришлось оттаскивать его под добродушный хохот гостей и прохожих.

Глава 22

– Фил, я не знаю, как с ней себя вести. Она упертая, подключила маму. А мама, сам знаешь, давит танком: «Женись, Славочка!» Да еще Сайгонский буквально держит за горло: «Это же такой трюк, Славик, такой пиар-ход!»

К Славочке, скрипя снегом, подошел дворник.

– Командир, я все сделал, это… Убрал, мрамор протер, ну цветы купил, вот матрасик тебе постелил на скамейку. Теплый матрасик?

– Да, да. – Славочка раздраженно обернулся на беззубого старика, достал из внутреннего кармана пальто бумажник, сунул дворнику купюру. – Иди отсюда. Не мешай.

– Да че я мешаю-то, вот прям переговоры на высшем уровне! С живыми надо переговоры-то вести, а не жопу морозить на граните. – Старик долго ворчал, удаляясь по узкой протоптанной в снегу тропинке.

Славочка вздохнул:

– Все же как ты думаешь, что делать? Не могу я с ней, чужая она.

С высокой мраморной плиты Филизуг смотрел на Славочку с любовью. Это выражение, скопированное гравером с фотографии, поставило точку в выборе надгробного мастера. Несмотря на негодование Дарьи Сергеевны, Славочка обратился в несколько агентств по изготовлению памятников. Он боялся, что Филиппа Андреевича на мраморном фото сделают таким же нелепым, как после похоронной подготовки – в гробу Фил лежал с неестественно надутыми щеками, напомаженными губами и выглядел насмешкой над самим собой. После похорон Славочка дал себе слово, что будет ходить на могилу ежедневно столько месяцев, сколько они не виделись с Филизугом перед концертом. Потом это стало потребностью, и он ездил на Миусское кладбище каждую неделю в течение нескольких лет. Кладбище не было тихим, через забор по Сущевскому валу ревели машины, вороны надрывали горло где-то на ветках деревьев и важно топтали заснеженные дорожки. Рядом на аллее стояли пафосные памятники цыган и братков, поваливших друг друга в девяностые. Дарья Сергеевна тоже было хотела поставить плиту, где Филизуга изобразили в полный рост со скрипкой (фото взяли еще с Н-ского концерта), но Славочка замахал руками.

– Мама, это пошло!