Я замариновал говядину в сметане с луком и чесноком и разжился у местных углежогов березовыми углями. Ефим набрал местного латгальского пива, ундер-офицер Годарев добыл где-то красного вина, Фомин приволок целую связку баранок — свежих, только что с пекарни… в общем, гулять так гулять.
Проволоку на шампуры я взял у местного кузнеца с корчмы. С возвратом, ясное дело. Железо здесь — дорогое удовольствие. Но для хорошего человека кузнецу ничего не жалко. А мы за месяц стояния на одном месте уже и подружиться с местными успели, и подсобным хозяйством стали обрастать. Потихоньку пускаем корни.
Ох, что-то я задумался. Шашлыки подгорают.
Быстренько переворачиваю шампуры, пробую ножом один кусок и кричу:
— Первая партия готова. Налетай, народ!
Максим Годарев воткнул в пень нож, которым нарезал лук, и первым потянулся за шампуром.
— Да уж, это ты хорошо придумал. Ведь, казалось бы, какая простая штука. Зачем на вертел насаживать целую тушу, когда можно взять десяток вертелов поменьше и жарить мясо кусками? А поди ж ты, до тебя никому в голову не приходило. Быстро и удобно.
Я покачал головой:
— Не, это не моя придумка. Это с юга пошло. Там просто воды мало, мясо жесткое, его даже если парным жарить — все равно как подметка будет. А как целую тушу мариновать? Вот и придумали такое.
Подошел Ефим, ухватил себе сразу пару шампуров, стащил зубами кусок мяса и блаженно улыбнулся.
— А мы кусками в глине запекали. Тоже хорошо получается.
— Эка невидаль — в глине! Ты бы еще про горшки рассказал! — ответил ему Годарев.
Следующие полчаса мужики наперебой спорили о том, как лучше готовить мясо, не забывая при этом запивать шашлык пивом или вином.
Погода стояла теплая, мы все скинули кафтаны и грелись под весенним солнышком в одних камзолах, а Ефим так и вовсе в одной нательной рубахе. Я украдкой вытащил из кармана новое письмо от Марии Абрамовны и еще раз пробежал глазами.
Весь март и апрель на тот берег Двины, в Крейцбург, ездили всевозможные генералы и полковники из штаба армии. То приедет инспектор от генерала Трейдена, то — от генерала Салтыкова, то лично командир бригады генерал Циге фон Мантейфель. И каждый смотрел, проверял, инспектировал, а то и норовил передать какое-нибудь приказание. А вместе с ними приезжала целая свита адъютантов, денщиков и просто слуг. И каждый щедро делился слухами и байками. Вот там, на том берегу — жизнь! У нас же — скука смертная. Только один раз через Якобштадт проезжал со своей свитой генерал Румянцев. Смешной такой. Вроде бы природный русак, и зовут его вполне нормально — Петр Александрович, а поди ж ты, по-русски и двух слов связать не может. Говорит по-немецки, а если на русском, то с сильным немецким акцентом. Даже наш полковник Вильгельм Лебель и тот по-русски лучше говорит. Зато я с одним из его слуг смог письмо в Ригу передать. И то дело.
— Что пишут? — отвлек меня Максим Годарев.
От неожиданности я дернулся, и на пожелтевший лист плюхнулась капля жира с шампура.
И правильно. Нечего читать за едой. А то и мясо остынет, и письмо вконец угваздаю.
Я быстренько прожевал кусок и ответил:
— Да все то же, Максим Нилович. Много больных, плохо с провиантом, телеги в грязи ломаются, а чинят в первую очередь личный офицерский обоз. Армия до сих пор не дошла не то что до Митавы, а даже в Риге еще собраться не может. Бардак там у них.
— Бардак, — согласился Годарев, — до сих пор радуюсь, что нам там зимовать не пришлось.
— А если там бардак — так чего ж мы здесь стоим? Может, если бы туда пришли — так хоть обустроили лагерь для всех, помогли бы…
— По работе соскучился, Жора? — ехидно спросил подошедший Ефим.
Я усмехнулся.