Кара

Пахло обильным, густо сдобренным духами девичьим потом, горлодерно дымились феки. Особой, вихляющей походкой Ксюха плавно вписалась в сплоченные блядские ряды.

— Ну что, лялька, как поработалось тебе? — Необидно оскалившись, Пашка протянула ей размякшую конфетину «Мишка на Севере»: — На, подсласти житуху горькую.

Из себя была она шкапистой фуфленкой, задастой, с мощной витриной. Пребывая в неизменном статусе трехпрограммной-цветной, пользовалась у клиентов успехом. Неподалеку от нее степенно слизывала с палочки эскимо центровая Валерка — классно прикинутая блондинистая хриза, сверхурочница и доппаечница, суперсекс, одним словом. Однако врубался кое-кто, что, несмотря на френговскую рекламу и продетое сквозь чесалку колечко, была она в натуре тулпегой и часто, пробуя пальчик, уплывала только при лэке.

— Эй, гражданин, я ужасно развратная! — Какая-то незнакомая Крысе сявка неумело пыталась замарьяжить очкастого пенька с угольником в руке, у столба яростно чесалась подхватившая неуловимых мстителей Верка Красивая, прозванная так из-за «поцелуя любимого» на лице, а на весь этот кухтрест с отвращением взирал милицейский сержант Иванов.

Будучи кусочником и шпидогузом, женщин страж закона звал двужопыми тварями, а мочалками интересовался только в смысле получения раздачи, когда клеили они псов на лапу.

Наконец где-то неподалеку пронзительно загудело, встрепенулись, изготовившись к работе, бановые шпаны. Пашка повела картофелеобразным шнобелем в сторону перрона:

— Приплыла река.

Толпа встречающих дрогнула, заскрипели колесами тележки носильщиков, и вокзальные воры принялись работать писками — остро заточенными по краю монетами, однако для Крысы началось все не очень кучеряво. Едва она запунцевала высокого курата, по виду лактового фраера, и, решив раскрутить его по полной, ломанулась в привокзальную гостиницу, как сразу же случился облом — на местную кухарку наехали менты, и та ни за какие бабки на хавиру не пустила. Пришлось Ксюхе волочь клиента в ресторанную подсобку и там, в условиях антисанитарных, по-рыхлому прочитать сосюру.

Сразу же зазлобно вспомнив, что хитрожопая Валерка снимает хату рядом с баном, Крыса сплюнула и грязно выругалась. Однако вскоре состав из Риги отогнали на запасной путь, и устроилось все наилучшим образом. Негромко захлопали двери вагонов, давая убежище жрицам любви с их истомившимися спутниками, зазвенели стаканы с прозрачной, как слеза, продаваемой втридорога водочкой. И многие проводницы с чисто прибалтийским шармом принялись совмещать свою основную профессию с древнейшей.

А между тем Северную Пальмиру окутала теплая летняя ночь. Городские шумы постепенно затихли, воздух сделался свеж, а в залы ожидания тихонечко потянулись мойщики — воры, имеющие дело с заснувшими пассажирами.

К полуночи Ксюха уже успела дважды побывать в гостеприимном купе рижского скорого и решила немного передохнуть. Выбравшись на перрон, она неторопливо направилась к буфету и уже около самых дверей кто-то придержал ее за локоть.

— Дорогая, на кларнете сыграем? — Высокий грузин в белом костюме, волосатый настолько, что черная шерсть густо выбивалась из-под ворота рубахи, распушил в улыбке усы: — Со мной пойдем, бабок отмусолю, сколько скомандуешь.

На большом пальце правой руки у него был наколот знак воровского авторитета — летящий орел, и, соврав:

— Я сулико не танцую, — Ксюха быстро пошла прочь. Любитель анального секса резко махнул рукой и направился к безотказной, как трехлинейка, Пашке.

Ввиду ночного времени народу в рыгаловке было не много — изрядно пьяный старлей-подводник давился макаронами с возбужденной сосиской, сарделькой то есть, солистка Клавка в обществе каких-то девах неторопливо хавала пломбир, заедала, видимо, настроченное. Хрустнув юксовым, Крыса протянула его буфетчице:

— Зинуля, свари кофейку.

В обмен на рубль ее осчастливили настоящим двойным в обычной чашке. Заев горьковато-бодрящую жидкость шоколадиной «Ноктюрн», Ксюха по-новой накрасила губы, мазнулась духами и со свежими силами отправилась на работу.

Ходить ей пришлось недолго. Неподалеку от пригородных касс за ней увязался классно прикинутый толстый мужичок — в костюме, очкастый, судя по всему, пыженый соболь.

— Полюби меня, киса. — Дядька был вгретый, густо благоухал коньяком и «Шипром», а из кармана у него торчала настоящая шариковая ручка. — Будь ласкучей со мной, сделай письку ковшичком.

— Да хоть брандсбойтом, пожарным. — Ксюха ухватила клиента под локоть и, быстро подтащив к находившемуся на отстое составу, особым образом постучала. — Лайма, это я, Ксюха.

Вообще-то, проводницу звали Хельгой, но дверь все равно открылась. Толстый, как пивная бочка, рыжий кондюк Виестур, служивший еще и сутенером при своей напарнице, открыл в улыбке щербатую пасть:

— Она очень занята, — и, махнув рукой куда-то в глубь вагона, смачно заржал.

Неожиданно заткнувшись, он уверенно двинулся полутемным проходом мимо дверей, сквозь одну из которых доносились громкие, сладострастные стоны — уж не Хельга ли старалась? — и, отыскав свободное купе, открыл его специалкой: