Кара небесная

Абрамов нажал клавишу на телефоне и вызвал к себе Балаганина.

– Станислав, как у нас обстоят дела с арестованными, что они говорят? – поинтересовался Виктор.

Оперативник, присев на край стула, стал докладывать. Из его сбивчивого рассказа Абрамов понял, что пока никто из задержанных не признался в совершенном разбое.

– Вы понимаете, Виктор Николаевич, у них алиби. Мы проверяли: работники бара подтверждают, что Прохоров и Цаплин весь тот вечер провели в баре. Их там хорошо запомнили, так как они затеяли скандал с одной из компаний.

– Плохо работаете, Стас. Я же тебя учил, что нельзя работать по шаблону. Всегда нужно искать новые пути и решения. Вы пробовали использовать в работе с Цаплиным его мать?

Балаганин отрицательно замотал головой.

– Нет, мы не работали в этом направлении.

– Вот и плохо, Станислав. Ты же знаешь, что слезы матери иногда в состоянии растопить любой лед. Нужно очень тонко обставить момент их встречи и посмотреть, сможет ли она помочь нам в этом деле. Сегодня я общался с ней и пообещал организовать встречу с сыном. Возьми ребят, и привезите его ко мне.

В назначенное время, когда в кабинете уже сидела мать Цаплина и с трудом, глотая слезы, рассказывала Абрамову о своем сыне, Балаганин завел его кабинет. Не буду описывать, что тогда произошло в кабинете. Глядя на происходящее, Виктор невольно задумался о превратностях жизни. Из их диалога он понял одно, что мать Цаплина была набожной женщиной и никак не могла понять, как это ее сын, в которого она вложила все самое лучшее, мог поднять руку на христианские святыни.

– Скажи мне, Володя, что ты этого не делал! Что люди тебя просто оговорили! – плача, кричала она, обнимая его за шею.

Цаплин изредка сбрасывал ее руки и укоризненно смотрел на нее.

– Ну, перестань, мама, плакать. Ты же знаешь, я не могу спокойно смотреть на твои слезы.

Он в очередной раз оторвал руки матери от себя и посмотрел в окно. В этот момент он напоминал Виктору маленького побитого щенка. Абрамов хорошо понимал, что он мог чувствовать в это время, и решил подыграть его матери.

– Вот, видите сами, ваш сын не слышит не только нас, но и вас. Ему все равно, сколько лет тюрьмы он получит за это преступление. И всех наших уговоров признаться в совершенном разбое, раскаяться в этом страшном грехе, он тоже не слышит.

– Володя, ты лучше признайся в содеянном, покайся перед Богом, может, он и простит тебя. Ты же знаешь, что от гнева Всевышнего не скроешься ни в тюрьме, ни дома.

Взглянув на часы, Абрамов разрешил им пообщаться еще минут пятнадцать, а затем попросил Стаса проводить мать Цаплина до выхода из МВД.

Держась за стенку, она медленно вышла из кабинета. За эти сорок минут она постарела лет на десять. Когда за ней закрылась дверь, они остались в кабинете вдвоем. Цаплин сидел на стуле с закованными в наручники руками, уткнувшись глазами в какую-то невидимую точку на полу.

– Ну что, Цаплин, так и будем молчать? Тебе, наверное, все равно, что переживают твоя мать и твои близкие? Ты можешь и дальше молчать, за тебя все расскажут твои друзья, к примеру, Прохоров и, как там, забыл его фамилию, ваш третий друг. Вот можешь ознакомиться с показаниями своего товарища Славы Якимова, в которых он говорит, что передавал в тот вечер тебе машину, а ее заметили свидетели на месте преступления. Отпираться от прямых показаний на тебя, я думаю, бессмысленно.

Цаплин, словно не слыша его слов, по-прежнему сидел на стуле и упорно молчал.

– Володя, сколько лет твоей маме? – поинтересовался Виктор. – Судя по лицу, она сильно болеет.

– Ей пятьдесят три, – произнес он. – У нее проблемы с почками. Она мучается с ними около десяти лет.

– Вот ты мне скажи, положа руку на сердце, тебе не жаль свою мать? Ты, может быть, хочешь, чтобы она умерла без тебя? Пойми меня, чудак, это дело практически раскрыто, и сейчас упираться и зарабатывать лишние годы заключения не имеет смысла. Ну, выйдешь ты на три-четыре года позже, ну, скажут твои друзья и знакомые, что ты прошел по этому делу «в несознанку», ну и что дальше-то? Выйдешь на волю, а у тебя уже нет мамы, нет друзей. Кого-то за это время убьют, кого-то посадят, а кто-то просто отвернется от тебя, как от вора. Представь, ты придешь домой, а матери нет. И умерла она не из-за почек, а из-за тоски по тебе. Ты сможешь после этого спокойно жить? Я бы не смог.

Абрамов замолчал и внимательно посмотрел на Цаплина. Его слова, будто гвозди, прибивали его к стулу. Он заметил, что в уголках глаз Цаплина заблестели слезы.

– Ты помнишь, Володя, что сказала тебе мать? Я могу напомнить, ибо это главное в жизни. Она сказала очень мудрые слова, прожить эту жизнь нужно так, чтобы когда ты предстанешь перед Богом, и он коснется тебя, то не испачкает свои святые и чистые руки.

Наконец, Цаплин не выдержал и зарыдал, как женщина. Его могучие плечи стали содрогаться в такт рыданиям. У него началась истерика.

– Да, я принимал участие в налете на Собор! Да, это я похитил две иконы! Другие здесь не причем! Судите меня одного! – кричал он, закрыв лицо большими ладонями.