Во дворе, на топчане, Довлет-ага и Нуры пили чай. Старик сидел, подобрав под себя ноги, Нуры лежал на боку.
Из кухни, пристроенной к дому, вышла мать.
— Видишь, как появился у отца помощник, он стал бывать дома чаще, — говорила она, ставя перед мужчинами блюдо с пловом. — Хорошо, что ты приехал, сынок. Обидно только, что без жены и детей. Как она там, Го-зель? Работу еще не бросила?
— А зачем?
— Трудно ей. Репетиции, спектакли, дом… Ну, ешьте, — сказала мать, уходя обратно на кухню.
— Ты даже сидеть разучился, как люди, — упрекнул отец сына.
— Сесть я, пожалуй, сумею. Невелика наука.
— А вот пожар потушить не можешь, — сказал отец. — Начальник, называется, инженер… Послушай лучше, что я расскажу тебе. Когда я был маленьким, мы жили возле горы. Рассказывали, что она выросла когда-то на ровном месте. Из-под земли вытекала ка-какая-то жижа, она каменела и постепенно получился холм. Потом холм стал горой. И я помню, как эта жижа еще вытекала из ее вершины. Но вот однажды случилось сильное землетрясение, и гора перестала расти… Грешно просить у аллаха землетрясение, но только оно вам может помочь.
Нуры сел, поудобнее подобрав под себя ноги, задумался…
Прилетев в Ашхабад, Довлетов первым делом отыскал в аэропорту телефон-автомат и набрал номер.
— Добрый вечер. Можно попросить Мурада Назаровича?.. В театр пошел… В какой? Спасибо.
Довлетов повесил трубку, посмотрел на часы.
…В кассе театра ему сказали:
— Спектакль через тридцать минут закончится, возьмите лучше билет на завтра. Спектакль тот же, артисты те же.
— Зрители другие, — сказал Довлетов.
— При чем здесь зрители? — пожала плечами кассирша…
…В полумраке сцены, возле письменного стола, происходил такой разговор.
— Да… В четверг дяде было нехорошо, мы ей телеграфировали, чтобы она приехала, — говорил он.
— Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? — спросила она. — Меня надо убить. (
Нуры вошел в ложу и сел в свободное кресло рядом с Назаровым — крупным мужчиной лет пятидесяти.
— Здравствуйте, Мурад Назарович.
— О! — вздрогнул от неожиданности Назаров. — Рад приветствовать. Ваша жена играет просто прекрасно.
— Да, конечно, — сказал Довлетов, мельком взглянув на сцену. — Мурад Назарович, давайте выйдем на пару минут.
— Случилось что-нибудь?
Нуры наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Назаров тотчас же поднялся, и они вышли в фойе.
— Ошарашил ты меня своим предложением, — признался Назаров.
— Что вы думаете по этому поводу?
— Думать трудно. Я пока стараюсь прийти в себя.
Спектакль продолжался, а Довлетов с Назаровым ходили взад-вперед по фойе. Выстрел, прозвучавший на сцене, хорошо был слышен и здесь.
— Стреляют, — сказал Довлетов.
…На сцене Аркадина испуганно спросила;
— Что такое?
— Ничего, — Сказал Дорн. — Это, должно быть, в моей походной аптечке что-нибудь лопнуло. Не беспокойтесь. (
…Потом были аплодисменты.
Фойе заполнили зрители, а через несколько минут Назаров и Довлетов снова остались вдвоем… Прошли артисты.
— Смотри, Гозель, твой муж тебя ждет, — сказала одна артистка другой.
Гозель, попрощавшись с коллегой, подошла к Довлетову:
— А я и не знала, что ты на спектакле.
— Познакомься, — сказал Нуры. — Секретарь ЦК Мурад Назаров.
— Очень приятно, — артистка протянула руку. — Как вам понравился спектакль?
— Понравился, — сказал Назаров. — Очень.
— Ты была просто великолепна, — добавил муж. — И тот, которого басмачи потом застрелили… Имя вылетело из головы.
— Нуры, мы играли «Чайку». Какие у Чехова басмачи?
Довлетов смутился.
В Москве, у Самарина собралась комиссия, чтобы принять ответственное решение. Ровно в одиннадцать члены комиссии, а вместе с ними Мурад Назаров и Нуры Довлетов вошли в кабинет и стали рассаживаться за столом заседаний. Эта точность могла бы остаться и незамеченной, если бы не куранты, пробившие над Красной площадью ровно одиннадцать раз.
Докладывал Нуры Довлетов: