Карамель (СИ)

Он останавливается, что-то быстро обдумывает, однако берет меня за руки — я ставлю ноги по очереди. Прошу его раз за разом отвести меня в медпункт — ноющая боль заглушает все иное беспокоящее, но Серафим дает отрицательный ответ. Я понимаю его — если пойдем в медпункт, подпишем смертный приговор и возьмем либо два билета на повешение, либо два билета на пожизненное пребывание в Картеле, и я не смею даже гадать, что из этого имеет более негативный окрас.

Серафим закидывает мою руку на свое плечо, и я волочусь следом как тряпичная кукла. Подле моста мы замираем — я. Мой друг рвется вперед, но я тяну его обратно; в мыслях всплывает образ домашнего сада, женщины в желтом переднике, которая копошиться в цветочных горшках, веревочные качели, несколько леденцовых конфет, разбросанных по столу, сделанному из пня, корнями который упирается в угол нашего дома. Лианы свисают над аркой, виноградная лоза крепко держит на себе еще не дозревшие ягоды, журчание голосов сливаются в одну утопичную мелодию. Я знаю, что не должна расслабляться — не сейчас, но я вижу деревья — наставленные друг к другу очень близко, обнимающие друг друга своими пышными ветвями; я слышу задорный хохот маленького мальчика. Оглядываюсь: охрана близко. Задираю голову, вознося глаза на серое небо, которое опять грустит — к чему бы это? Тучи сгущаются; серый город становится еще более серым. Абсурд! где я живу?

Одна мысль перебивает другую, и я не могу сосредоточиться. Серафим тянет меня за собой, но перебороть годами копившееся внутри не удается — я смотрю под ноги, в Острог, хочу ступить мимо моста, хочу отправиться в бездну. Боль в бедре неожиданно пропадает, а потом вспыхивает с новой силой.

— Карамель, прошу, следуй за мной, — говорит Серафим, но рука моя скользит по его плечу, настойчиво хватается за ворот пиджака, а после теряет вовсе. — Беса уже нет, — словно приговор, вознесенный лично мне, роняет юноша, и я готовлюсь к удару палача. — Его нет, и ты должна смириться с этим.

Он отходит от меня, оставляет. Душевная боль заглушает физическую — ничего не могу поделать с этим.

Я закрываю глаза и вижу мальчика, бегущего по мосту. Он хватается за фонарики, которые прохожие развешивали раньше на металлических прутьях; шаг его не очень ловкий, трепетный и угловатый, мальчик опять что-то бормочет себе под нос. Бежит, бежит. Не могу остановить себя и не могу остановить его. Крикнуть? — а смысл?

— Карамель! — зовет Серафим. — Это был несчастный случай.

Вой сирены из центра приводит меня в чувства, сигнализация машин позади по сравнению с этим гулом — ничто. Я открываю глаза в тот момент, когда Серафим перешагивает через металлическую балку, стоящую неровно, и оказывается на мосту.

— Хочешь пробежать с закрытыми глазами? — с доброй улыбкой спрашивает он, и я думаю, что в этот момент готова на все что угодно ради этого человека. — Я придержу тебя.

И я верю ему. Не знаю, правит ли мной на тот момент мое самолюбие или внутреннее желание избавиться от груза прошлого, но я расправляю плечи и плыву вперед. Посылаю страх и следую за юношей — он подхватывает меня, и мы бежим вместе. Серафим быстро смотрит на меня — улыбка тянется по его лицу, я с невероятно близкого расстояния рассматриваю его дикую щетину, его янтарные глаза, что под серым небом остаются тягучей смолой.

Мы спускаемся с моста на мост: они переплетаются друг с другом, так же, как наши руки. Оказываемся под занавесом, тяжелые потолки скрывают нас от преследователей. Мосты Нового Мира так мудрено напутаны, что, попади я сюда одна, непременно бы пропала, потерялась среди зданий, которые накладывают друг на друга тени и поглощают в зыбкую тьму. Серафим сбавляет шаг и дает мне перевести дыхание, снимает пиджак и накидывает на плечи вздернутого белого платья. Я с удивлением замираю — секунда, и иду дальше; вот уж что удивительно было по мне, так это отдать свою личную вещь в использование другому.

Сирена опять завывает — теперь над головами, эхом проникает в низовья Нового Мира и глухо ударяется о невидимую стену под ногами.

Мы вынуждены бежать дальше: с моста на мост, с этажа на этаж, с пролета на пролет, с платформы на платформы — это продолжается вязко и долго. Мы ищем укрытия в лавках, на крышах, в подворотнях чужих складов и гаражей и на крыльцах чужих домов. Сигнализация постепенно стихает, вой ее вибрациями стучит по вискам — отдаленно. Преследователи остались на поверхности, умы их не посетила мысль о том, что доведя меня до отчаяния, я могла пропитаться им по истине и, в подвешенном состоянии, выскользнуть из лодки, плавающей на поверхности, и отправиться на самое дно. Мы спустились на десяток этажей — непростительная высота. Разговоры не обрывают наш путь, не стесняют наше движение, я хочу задать сотни вопросов, но воздерживаюсь от каждого из них, питая себя тем, что время их еще не пришло.