Слов Геснера недостаточно, чтобы создать четкий образ. Надо ли вставлять графит поперек древесины наподобие того, как топор надевается на топорище? Или его надо привязать к деревянной ручке, как наконечник стрелы или копья привязывается к древку с помощью кожаного ремня? Какую форму придать куску графита — топора, наконечника стрелы, иглы, бруска? Как вставлять в деревянную оправу заостренный кончик? Трудно сказать, что мог представить человек, который никогда не видел карандаш, по такому словесному описанию. Вообразите, какую картину нарисует воображение непосвященного читателя, столкнувшегося с описанием вантового моста объемом в двадцать пять слов.
Конечно, сегодня карандаш настолько всем знаком, что трудно представить, будто кому-нибудь может на самом деле понадобиться его вербальное или графическое описание. Тем не менее в стандартном учебном словаре должно быть определение слова «карандаш», как и статьи про определенный и неопределенный артикли в английском языке. Они вряд ли интересны носителям языка, но студенты-иностранцы пользуются ими, чтобы уловить смысловые различия, которые, скорее всего, не сумеет сформулировать большинство носителей. Определение слова «карандаш» в кратком учебном словаре является не более содержательным, чем словесное описание Геснера, но этого будет достаточно, чтобы в голове иностранного студента возник словесный эквивалент, а самое главное — мысленный образ предмета, поскольку словарь не содержит его изображения:
Карандаш… 3. Тонкая палочка графита, сухой краски и т. п., обычно вделанная в дерево, для письма, черчения и рисования[457]
.Тот факт, что Геснер чувствовал необходимость включить изображение карандаша в книгу, тогда как составители современного словаря не видят смысла иллюстрировать это слово, показывает, насколько обычным стал предмет. Однако понимание того, что в иллюстрации больше нет необходимости, не означает, что изображение больше не является составной частью его описания. Обыденность карандаша столь велика, что нескольких пояснительных слов в словаре достаточно, чтобы в сознании читателя возник мысленный образ. Это может быть образ круглого или шестигранного карандаша, с ластиком или без него, окрашенного в желтый цвет или вообще не окрашенного, но в любом случае он будет отражать суть карандаша.
Вряд ли существует какой-либо артефакт, который можно было бы отделить от его физического облика, и поэтому неудивительно, что изобретатели и технологи мыслят и творят с помощью образов и изображений. Именно по этой причине наивный взгляд на инженерию как на «прикладную науку» просто несостоятелен. На самом деле это научные теории и уравнения «прикладываются» к объекту инженерного воображения (когда у инженера возникает картина того, к чему надо подвести теоретический базис или что проанализировать с помощью расчетов и уравнений), поэтому наука в действительности используется как теоретическая составляющая изобретательства. Божественная теория нашего происхождения может утверждать: «В начале было слово». Но земное объяснение происхождения наших артефактов должно говорить: «В начале было изображение». Наука подразумевает более глубокие размышления, которые необходимы в связи с артефактом, когда его образ уже возник в голове у инженера.
Юджин Фергюсон, специалист в области технологий, много и красноречиво писавший на эту тему, развенчивает представление о том, что в основе артефактов лежат слова, уравнения или научные теории, называя его «частью современной мифологии». Он дает объяснение тому, что некоторые могли бы назвать «работой правого полушария»: