Он продолжает крутить в руке пистолет, и я вижу, как в расширенных рыжих зрачках мелькают цифры знаки и формулы, которых он никогда не знал и не учил, но каким-то образом может применить на практике. Барабан револьвера плотно прилегает к корпусу, так что разглядеть, где находится патрон невозможно, но Буратина, скорее всего, зафиксировал в памяти момент, когда Карлик заряжал пистолет. Он мог запомнить расположение патрона в барабане, и это единственное условие задачи, которое может быть ему известно.
Приготовления закончены, и рыжие зрачки быстро сжимаются до точек, демонстрируя решимость действовать. Интуиция очень тонкая штука, её можно сбить долгими раздумьями и настройками. Большой палец ложится на выемку в барабане, чуть двигает его туда и обратно, оценивая плавность хода. Неуловимое движение и цилиндр приходит в бешенное вращение, сопровождаемое мерным шелестом храповика. Взгляды всех сидящих за столом прилипают к мерцающему в свете лампы стальному цилиндру, к серой полосе по его центру, которая с замедлением движения барабана превращается в бегущие друг за другом продольные пазы. Шёпот храповика сходит на нет. Барабан останавливается, делая финальный щелчок, который ставит одну из камор на огневую позицию. Очень хочется думать, что она пустая.
– Ну что, я вижу, вы готовы! – звонкий голос Карлика ломает хрустальную тишину.
Буратина кивает молча, но в движении его подбородка читается уверенность. По крайней мере, один ход он себе обеспечил.
– А может, вы нам сыграете, пока не началось? А то потом будет неловко, да и руки у вас могут быть другим заняты. – Карлик делает умоляющий жест, обращаясь к Гераклу.
– Что сыграть?
– Сыграйте «Коней» Высоцкого. Можете?
– А чего не мочь?
Геракл вскидывает гитару, ловким перебором отбрякивает проигрыш, вступает резко, громко, так, что в ушах звенит.
«Вдол-ль обр-рыва, да над пр-ропастью, по сам-мому по кр-раю-ю,
Я коне-ей с-своих-х нага-айкою с-с-тегаю-ю, погон-няю…»
Карлик, закатив глаза, откидывает лягушачью голову на спинку кресла, начинает плавно раскачиваться в такт музыке.
Геракл поёт, будто в последний раз, отчаянно лупя по струнам и горланя на разрыв, так, что жилы на покрасневшей шее вздуваются до невероятных размеров. Это его любимая песня, точнее просто его песня; песня, которая впиталась в него с молоком матери.
«Чу-уть пом-м-м-медленнее кон-ни, чу-у-уть пом-м-м-м-едленнее…»
Карлик не открывая глаз, лупит себя по ляжкам. Он подпевает, или просто раскрывает рот, но это неважно, так как его комариный писк всё равно утонет в мощном баритоне.
Глаза маэстро азартно блестят, всё тело, руки ноги, ходящая ходуном крупная голова работают на эту песню, движутся в такт, вибрируют от переполняющей его энергии. Это его лучшее исполнение, но это уж точно не лебединая песня. Он, так же, как и я, знает, что Буратина сделал всё как надо. Он всё рассчитал, и уж как минимум, не собирается продырявить свою, хоть и пустую, но единственную башку. А может быть всё это дурацкий розыгрыш? Ну конечно! Как же я сразу не догадался! Будет олигарх так рисковать своей жизнью, которая, между прочим, сама по себе является активом и принадлежит не ему одному. Будет ли он совершать такой глупый поступок прямо на глазах у брата, с его молчаливого согласия. Всё это часть игры, урок, который Карлик намерен нам преподать. Ну и пусть, мы усвоим материал занятия, и уже через несколько часов будем с хохотом вспоминать, как едва не наделали в штаны. Ну конечно же это поняли все, и Буратина, лицо которого выражает безмятежное спокойствие и, хитро прищурившая глаза, Светка. Это всего лишь спектакль, но мы как настоящие актёры доиграем свои роли по Станиславскому.
28
Ближе к концу песни Геракл раскаляется так, что, того гляди, взорвётся и разнесёт всё вокруг. Исходящая от него энергетика, заставляет вибрировать внутренности и подрагивать непослушные конечности.
Впавший в экстаз Карлик, пьяно размахивает ручонками и даже сметает со стола бутылку, которая с грохотом катится по полу.
«Хо-о-оть нем-м-много ещё пос-стою на кр-раю-ю!».
Финальный перебор, фирменная дробь и точка.