Карасёнки-Поросёнки

Когда Гусев уходил, оставляя на асфальте растопыренные гусиные следы, лужу занимали мирные люди. В жаркие дни они ходили по ней босиком, специально не сгибая коленок, чтобы волна получалась выше. Или запускали наперегонки кораблики. Их делали из спичечных коробков, старых мыльниц, ореховых скорлупок, а Капа как-то даже смастерила парусник из пластмассовой туфельки куклы Насти. Обычно первым к финишу приходил кораблик Жорика, потому что вместо паруса у него был моторчик на батарейке. Но не всегда Жорику везло. Иногда батарейка у него кончалась и приходилось толкать кораблик палкой, потому что по правилам руками было нельзя. Кораблик изо всех сил увёртывался, а Жорик злился и кричал на весь двор, пока из подъезда не выбегала бабушка Лиза с новой батарейкой.

Но самым интересным было переехать лужу на велосипеде. Только без педалей. Для этого надо было разогнаться на сухом, а потом, растопырив ноги, въехать в лужу и дотянуть до другого берега. Думаете, легко? А вот и нет! Лужа-то была длинней удава из мультфильма «Тридцать восемь попугаев». У Жорика получалось часто, а у Капы – ни разу. Наверное, потому что она не умела кричать, как реактивный самолёт. Даже когда её разгоняло полдвора, всё равно велосипед останавливался на самом глубоком месте. Немного постояв, он начинал заваливаться набок. И как Капа ни цеплялась за руль, он всё равно заваливался и заваливался, пока не сваливал её в воду. Народ от смеха просто падал на землю и дрыгал ногами, а Капа выжимала красный бант и говорила:

– Ничего не больно, курица довольна!

* * *

Осенью в луже плавали жёлтые листья, и она становилась печальной. Когда заряжали дожди, её лицо покрывалось оспинками, а в мокрых глазах совсем не отражалось небо.

С приходом зимы лужа хорошела. Она лежала, отороченная по краям белым бархатом, и дышала паром, словно густой чай, налитый в белое блюдце. Снежинки растворялись в ней, как сахарная крупа, но всё равно падали и падали, будто хотели укутать её пушистым одеялом. Сантехник Ерёмушкин обзывал снежинки научным словом «метрологические осадки», хотя всем известно, что в метро снега не бывает.

– Вот, дождались метрологических осадков! – гремел сантехник Ерёмушкин, буравя колючим глазом балкон пенсионера Кошкиса. – А я предупреждал – канаву надо рыть! А они – «не потечёт, не потечёт»… Академики грецкие! У меня всё потечёт, было бы откуда! Только теперь копать поздно: по вечной мерзлоте много не накопаешь…

На этом месте Ерёмушкин пинал сапогом сугроб и отправлялся на поиски какого-нибудь поломанного крана. Лужа провожала колючего сантехника понимающим взглядом.

* * *

В январе, когда ударяли настоящие морозы, воду прихватывал ледок. С каждым днём он становился прочнее, но до дна никогда не доставал. Отчаянный народ с разгону пробегал по остывающей луже, холодея от громкого треска, который летел вдогонку. Но это было неправильно, потому что лёд покрывался чёрными водяными дырками и приходилось ждать, пока они затянутся.

Правильно было ходить по луже в лыжах. Капе и Жорику это страшно нравилось. Если идти осторожно, то лёд не проваливался, а гнулся, как картон, и хрипло дышал. Там, где он просвечивался, было видно, как в чёрной воде, словно белые медузы, плавают застрявшие куски воздуха и бьются о лёд с обратной стороны.

* * *

В марте снег по краям лужи чернел и скукоживался, как свалявшийся войлок. Из-за туч выползало солнце, и капали с крыш сосульки. После зимней спячки лужа казалась обессилевшей и тусклой.

Но тут прорывало трубу, и, напившись свежей воды, лужа веселела и снова начинала отражать небо. Первые весенние бабушки, которых сантехник Ерёмушкин называл нетрудовыми резервами, слетались на скамейку и испуганно хлопали крыльями.

– Перепад температуры! Вот труба и лопается, – научно успокаивал старушек неугомонный сантехник. – Значит, будем действовать по плану «барбоса». В смысле «молниеносно и беспощадно».

– Не «барбоса», а «Барбаросса», – робко поправляла Ерёмушкина бывшая учительница истории Клавдия Ивановна. – Но, если вы помните, этот план у Гитлера провалился…

– Нам Гитлер не указ! Нам главное – быстренько дождаться лета!

– А что летом? – спрашивала дворничиха тётя Маша.

– А летом берём лопаты и роем канаву соседям. А то я в эту лужу уже вступил по случаю праздника коммунального работника и слабой освещенности подведомственной территории. Чуть воспалением лёгких не заразился. У меня до сих пор в ухе трещит.

– Расскажешь! Знаем, от чего у тебя трещит, – перебивала Ерёмушкина зловредная бабушка Бабарыкина и ехидно добавляла: – Знаем, знаем!

– Знаем, знаем! – радостно подчирикивала скамейка.

– Да чего вы знаете? Может, у меня не ухо, а душа трещит? Целый день воду перекрываешь-перекрываешь, а тут эта лужа поперёк дороги… Прямо сантехнический парадокс какой-то. Эх, да что с вами разговаривать! Одно слово – пенсионный фонд…

Ерёмушкин разворачивался и, сердито шаркая колючими ногами, уходил в соседний двор, где было сухо даже после дождя.