Караваджо, или Съездить в столицу, развеяться

— Много было попыток воспроизвести Преображение Господне, сын мой, — вернулся он к теме, начатой им ранее в общем плане. — Мне трудно сказать, кто справился с делом хорошо. Судя по твоей картине, ты находишься под сильным влиянием античных мастеров, язычников. Твой Христос похож на древнегреческого атлета. Мы видим в твоём изображении, прежде всего, его физическую мощь, а не духовное совершенство. Думаю, братья, — обратился он к своим спутникам, — мастеру Микеланджело де Меризи нужно ещё поработать над картиной. Благословим его на великое свершение.

Братья, согласно кивая головами, подняли руки для осенения Художника крестом, но завершили этот обряд лишь тогда, когда первым сделал его Епископ.

— Потрудись во славу Божию, сын мой, поправь картину, придай ей больше святости, благообразия, не забывая современных канонов религиозной живописи, — лицемерно попрощался Епископ, протягивая руку для поцелуя.

Караваджо вновь преклонил колено и поцеловал священное кольцо. Спящий прекрасно осознавал, что художник при этом чувствовал. Художник работал, руководствуясь своим пониманием истории христианства, места и роли в ней действующих лиц, упоминаемых Библией, их побуждений и смысла их поступков. Первый вариант картины Караваджо «Положение во гроб», представленный церковникам в 1603 году, не был ими принят.

Склонность к реализму, натурализм, подчас чуть ли не беспощадный, пугали церковников. Так случилось с первоначальными вариантами «Распятия святого Петра», с «Обращением Савла», с «Успеньем Богоматери» и с некоторыми другими почти одновременно исполняемыми работами Караваджо.

Каждый священник-заказчик напоминал Караваджо о новых правилах в отношении религиозных образов, установленных церковью в связи с протестантскими потрясениями в Европе и Контрреформацией в Италии. Но эти правила были довольно противоречивы. С одной стороны, от художников требовали отказаться от излишней идеализации библейских сюжетов, изображения святых на фоне роскоши и богатства. С другой — им запрещалось отображать то, что церковники называли «грязными» сторонами жизни и быта людей древности — современников Христа и библейских праотцов. Художники должны были избегать фиксирования на своих полотнах всего, что могло быть истолковано как суеверие, извращение, пьянство, развращённость.

В калейдоскопе сновидений Спящего раз за разом всплывал спор Художника и священников при демонстрации им своего первого варианта «Святого Матфея и ангела». В своё время, в реальной жизни, ОН много читал о судьбе этой картины.

— Отдаёшь ли ты себе отчёт, Микеле, что Матфей не просто писатель, а Творец Первого Евангелия и потому Святой, — взывал один падре к Художнику. — А кого ты изобразил? Да, он у тебя похож на простого крестьянина, случайно попавшего в городское жилище.

Караваджо изобразил Матфея таким, каким он был, по представлению Художника, до того, как стал Святым: обыкновенным человеком, босым, в простой обстановке. И в этом отношении он буквально исполнил новые церковные каноны живописи. Вплоть до того, что натруженные странствиями ступни будущего Святого, оказавшиеся на переднем плане, выглядят немытыми, с грязными ногтями. Что было вполне естественно для человека всю жизнь ходившего босиком или в открытых сандалиях.

— Ваша святость, — возражал Художник, — церковь требует от нас правдивости в описании жизни святых. А кем был Матфей до того, как Ангел вложил ему перо в руку?

— Но грязные ногти-то к чему, зачем, да ещё на первом плане?

— Святые обувь никогда не носят, босиком ходят, — богохульствовал Микеланджело.

— Ты неисправимый грешник, Микеле, это же просто святотатство, — возмущался падре. — А твой Ангел! Как можно брать в качестве натурщицы для его образа известную всему Риму куртизанку Элен? Паства будет зубоскалить перед картиной.

— Ангел должен быть прекрасен ликом, не так ли, падре? Прекрасные лики — творение божье. Если Господь дал такой лик грешнице, значит он не станет укорять меня за то, что я использую её лицо в качестве натуры. Не из собственной же головы мне выдумывать прекрасное. Это будет грех с моей стороны. Это дело божественной ипостаси, — не лез за словом в карман Караваджо.

— Богохульник, — возмущался священник, — А как ты изобразил Ангела! В какой позе? Да он же просто излучает сладострастие. Вы только посмотрите, как ваша натурщица прильнула к Святому Матфею!

— Ну, а как же Ангелу не стоять вплотную к Матфею, если он водит его рукой, обучая письму? — отбивался Художник.

Картина была отвергнута заказчиком. Церковники распустили слухи о богохульстве художника, которые были подхвачены его собратьями по ремеслу, отвергающими натуралистичность в религиозной живописи. Картина простояла в церкви недолго, осыпаемая нападкам всей церковной братии и недругов Караваджо. Он вывез её оттуда через несколько дней. И вскоре она была приобретена коллекционером живописи банкиром Джустиньяни.