Караваджо, или Съездить в столицу, развеяться

После драки с известным и влиятельным римским нотариусом, в ходе которой Караваджо нанёс ему удар шпагой по голове, он был вынужден покинуть Рим. (По мнению некоторых авторов конфликт возник между претендентами на одну и ту же известную в Риме куртизанку). Спустя недолгое время в город пришли вести о таинственной гибели Художника.

Церковь воспользовалась отъездом Художника, чтобы избавиться от его картины «Положение во гроб». Переписанное после критики церковников полотно, было выставлено в одной из римских церквей и пользовалась популярностью у прихожан. Высоко оценивали его даже враги Караваджо. Но отцов церкви смущал реализм картины, её потрясающая жизненная достоверность. Под предлогом демонстрации картин на библейские темы других художников её просто извлекли из ниши в церкви и снесли в подвал, где она будет оставаться в течение последующих двух веков. А чтобы пресечь возмущение верующих, недовольных удалением полотна, в освободившуюся нишу в 1608 году поместили выдающийся триптих молодого Рубенса, к тому времени уже также успевшего завоевать любовь римских граждан.

ОН знал эту историю изгнания картины «Положение во гроб». И она всегда воспринималась им, как действительное погребение. Ещё в реальной жизни в его никогда не спавшем воображении возникала картина, как монахи, повернув огромное полотно набок (этого требовали низкие своды церковных подвалов: в высоту картина достигала трёх метров, в ширину — двух), тащат его без должного почтения по каменным сырым темным переходам в скудном свете смоляного вонючего факела. При этом фигура Христа оказывалась перевёрнутой головой вниз и это обстоятельство воспринималось им особенно болезненно.

А сейчас во сне, травмированное смертью Художника подсознание, демонстрировало ему перенос не картины, а его самого в сырое подземелье. ОН был готов к чему-то подобному ещё тогда, когда стоял рядом с полотном на выставке, ощущая могильные запахи, когда обнаруживал себя во сне в мастерской Художника на месте Христа на холсте картины. Сейчас произошло совмещение этих двух проекций, и процесс его погружения в могилу преобразился в мучительное волочение его обнажённого полумёртвого тела по церковным подвалам.

Четыре монаха тащили его за руки и за ноги по подземным переходам. Впереди кто-то шёл с факелом, его отблески скользили по стенам, сочащимися мокрой зеленоватой слизью. Его сотрясала дрожь, глаза заливал холодный пот. ОН был крупным человеком, и временами худосочные носильщики не удерживали тело на должной высоте от пола, и оно шаркало по влажному, грязному камню. ОН содрогался от этих холодных, мокрых соприкосновений, но боли не чувствовал. Наконец, его бросили на голый холодный пол, ногами подтолкнули вплотную к столь же холодной и мокрой стене. И сразу же ушли. Он ещё какое-то время слышал гулкий стук и шарканье грубой обуви его могильщиков по каменным плитам пола, видел все удаляющиеся и уменьшающиеся пляшущие отблески факела на стенах. А затем наступили полная темнота и тишина. ОН с облегчением глубоко вздохнул и задохнулся промозглым воздухом каменной могилы. Раскашлялся так, что в его мозгу как будто что-то лопнуло, и подсознание выбросило перед ним картину Курта Гольбейна «Мёртвый Христос во гробе». Глаза Спасителя, которые ранее он видел на репродукциях картины чуть прикрытыми веками, теперь были распахнуты и смотрели ему прямо в душу, как бы спрашивая: «готов ли ты последовать за мной?». Но он был атеистом до последнего атома своё тела даже в смертный час и не преминул уточнить:

— «Последовать» — в смысле уверовать в тебя или предлагаешь истлевать вместе с тобой в могиле? Я бы предпочёл первое, но, похоже, поздно…

Прежде, чем его сознание заволокла уже привычная ему чёрная патока безвременья, успел ещё подумать:

— Ну вот и все. Нашёл своё последнее пристанище. Сейчас вся жизнь должна пронестись перед моими глазами. Наконец, приоткроется тайна моего детства.

ОН всегда сожалел, что его память почти ничего — ни хорошего, ни плохого — не удержала из этого раннего периода его жизни. Последней надеждой вспомнить хоть что-то была его вера в этот стереотип представлений живых людей о последних минутах умирающего, когда якобы должна развернуться подробная лента всей прожитой жизни.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР АЛЁША