— Нет, я имею в виду не отблагодарить, а просто поблагодарить врачей за то, что вернули вас к активной жизни. Кроме того, им нужно документально оформить ваше пребывание в больнице, сделать на вас выписной эпикриз. Вы же знаете нашу бюрократию! Им было бы, наверно, интересно и обследовать вас после того как вы очнулись и сразу повели такой активный образ жизни, — с лёгким подначиванием высказался Роман Ильич, подразумевая его побег из больницы. Случай-то у вас уникальный.
Готовясь к встрече, он совсем не предполагал отстаивать интересы больничного учреждения, но разговор пошёл именно так, а не иначе.
— Конечно, я поблагодарю их при первой возможности. Но ложится снова не буду. Если у них есть вопросы, пусть пришлют их мне на электронную почту, обещаю ответить со всей искренностью и полнотой. Надеюсь, вы согласитесь передать им адрес моей почты. А если у кого-то из врачей есть научный интерес к моим заболеваниям, милости прошу в гости, все расскажу.
— Хорошо, так я им и передам, но переходим к вашим приключениям, если позволите так называть происшедшее с вами в последний месяц. Но сначала не откроете ли секрет, какая необходимость заставила вас бежать? Не вижу здесь у вас ни кошки, ни собаки, из-за которых вы могли бы переживать. Может, они не дождались вас? Сдохли? Но я не чувствую специфического запаха в квартире, если бы это произошло в ваше отсутствие.
Герман Иванович задумчиво отбивал ритм пальцами на столе, глядя в окно.
— Если бы я знал, — наконец, сказал он медленно, задумчиво. — Черт его знает — зачем? Инстинкт свободы, что ли? Действовал механически, как в бреду или как робот, кем-то запрограммированный. В себя пришёл только уже в электричке. Но там я уже ощущал зов домашнего крова. Это точно. Я ведь жуткий домосед. А живности я никогда не держал.
Роман Ильич не удивился такому объяснению. Ему уже приходилось иметь дело с людьми, для которых воля, «зов свободы» были не просто словами, которые, не раздумывая, ставили на кон свою жизнь за возможность насладиться «глотком свободы.
— А знаете ли вы, что все это время, почти целый месяц, находились в состоянии летаргического сна?
Старик поднял удивлённо брови. Помолчал. Пожал удивлённо плечами.
— Прямо-таки, месяц? И прямо-таки, летаргический сон? — произнёс он недоверчиво. — Я — то думал, что просто снова попал в реанимацию. Удивился, правда, что в палате было не так холодно, как это обычно бывает в реанимации.
Роман Ильич ответил, что все именно так и есть, ему диагностировали летаргический сон, хотя временами, говорят, это было больше похоже на коматозное состояние.
— Ну и дела! Как это меня угораздило? — с удивлением воскликнул Герман Иванович. — Где это случилось? В электричке? Последнее, что я помню — электричка.
— Вы, видимо, заснули, проспали свою остановку. Вас сняли в бессознательном состоянии на конечной станции в Петушках, — пояснил Роман Ильич. — Наверно, во сне с вами случился какой-то приступ.
— Так это в Петушках, а как в Москве-то я оказался?
— Летаргический сон — редкая вещь. Вас перевезли. Предположили, что накануне вы испытали какое-то потрясение, шок, нервный срыв и ваш организм, защищая вашу жизнь, вверг вас в оболочку летаргического сна. Во всяком случае, так мне поясняли врачи, — сказал Роман Ильич.
Герман Иванович задумался в попытке вспомнить, что предшествовало его посадке в электричку в Москве.
До сих пор разговор развивался таким образом, что Роману Ильичу не было нужды являть свою принадлежность к следственным органом. Но настала пора переходить к сугубо полицейским вопросам, и он прервал размышления Германа Ивановича, ошарашив его предъявлением своего удостоверения.
— Следователь! С какой стати? Я полагал, вы чиновник из медицинского ведомства, — возмутился старик. — Зачем вы явились? Привлекать меня к ответственности? За что? Я имею право выбирать лечиться мне или не лечиться в больнице, не так ли?
Благожелательный тон его речи исчез, чувствовалось, что он напрягся, в голосе появились хриплые нотки, что свидетельствовало о крайнем раздражении, о подскочившем адреналине.
Роман Ильич поспешил его успокоить, сказав, что ни о какой ответственности речь не идёт, просто ему, как следователю, для закрытия дела об исчезновении пациента нужно уточнить некоторые вещи.
— Например, какие документы были у вас при себе в электричке. Вас ведь ограбили в поезде.
— Вот как? — не сразу отреагировал Герман Иванович. — сколько ещё новостей у вас для меня? Где, кто ограбил? До сих пор думал, что мои вещи где-то в больнице находятся. А с собой у меня была социальная карта, по которой я брал билет туда-обратно, дебетовая карта с небольшой суммой, столько же примерно наличности — тысяч пять, и самое главное — телефон.
— А паспорт?
— В тот раз я, слава богу, забыл его дома, точнее, поленился возвращаться за ним.
— Это хорошо, что забыли. Хотя вообще-то ездить в Москву без паспорта рискованно. Но, как оказалось, бывают исключения. А социальную карту вам восстановит МФЦ. Деньги, конечно, пропали. Наверно, и телефон тоже. Он был у вас с паролём?
— Да, отпечаток пальца.