Караван

Утром отец собрал всех, в том числе и рабочих: двух мужчин и двух женщин, и произнёс небольшую, но очень страшную речь, из которой Таня по причине своего малолетства ничего не поняла. Зато взрослые поняли всё и, похоже, никакого открытия для себя не сделали. Так, констатировали факт. Потом детей выгнали во двор, строго-настрого наказав никуда не отлучаться, а все взрослые остались в избе.

Инна и Оля, так же ничего не понимающие, но страшно напуганные, дальше крыльца не пошли, и сидели под дверью, всхлипывая. Игорь же, как настоящий мужчина и воин, сказал, что будет охранять дом и, взяв свой деревянный меч, принялся обходить двор по периметру. Таня устроилась в песочнице, но играть не хотелось, и она стала наблюдать за Игорёшкой.

И тут она увидела, что дверь сарая, где случилось неизвестная ей беда с Андреем, широко распахнулась. Сама не понимая, что делает и зачем, впрочем, какое может быть понимание у двенадцатилетней девочки, Таня направилась к этой двери. Когда до входа в сарай осталось не более трёх шагов, земля на всём хуторе задрожала, и начались сильные подземные толчки, сопровождающиеся сильным низким звуком. И хотя земля ходила ходуном, сарай и сама Таня даже не шелохнулись. Она сделала ещё один шаг, твёрдо намереваясь войти в этот непонятный сарай, как вдруг он стал проваливаться сквозь землю, как будто стоял на зыбучих песках. Не прошло и минуты, как перед Таней образовалось ровная и твёрдая земная поверхность.

Когда гул, исходящий из земли, стих, Таня услышала позади себя смех. Обернувшись, она увидела, что посреди двора, широко расставив ноги, стоит отец и хохочет во всё горло.

Странно, но столь удивительное происшествие никого особо не впечатлило. Все как будто ждали чего-то подобного, и когда всё закончилось, вздохнули с облегчением. Даже смерть Андрея воспринималась как что-то само собой обыденное и разумеющееся. Вроде как принесли жертву, и она помогла, спасла всех.

После смерти отца, хозяйство, которое он столь долго и кропотливо строил, стало быстро приходить в упадок. Сестра умершей мачехи Тани с мужем уехали сразу, даже не стали дожидаться девяти дней. Правда, брат отца пытался взять дело в свои руки, но бог не дал ему ни ума, ни упорства. Не прошло и двух месяцев, как отлично налаженное хозяйство развалилось. Работники разбежались, а все дома и постройки брат за бесценок продал колхозу и остался на хуторе сторожем.

И дети оказались никому не нужны. Полоумного Игоря оформили в клинику, где он и умер через год. Инне к тому моменту исполнилось девятнадцать, и она благополучно и с полным знанием дела (откуда что взялось?) увела из семьи парторга колхоза, женив его на себе. А семнадцатилетнюю Ольгу увёз с собой на юга какой-то заезжий стареющий ловелас, наобещав ей золотые горы. Ни на хутор, ни в деревню она больше не вернулась, и следы её затерялись. Таню же забрали к себе, оформив опекунство, дальние родственники её матери. Так Таня в тринадцать лет переехала жить в столицу.

V

Хаммуил, пятьсот восемьдесят шестой повелитель каравана, стоял в тридцати метрах от выхода из пещер и смотрел, как догорает костёр на поляне.

Время выходить на свет. Сто пятьдесят повелителей прятали караван в толще гор, дабы стереть из памяти людей все слухи, сказки и легенды о караване. Но теперь время пришло. Хаммуил тринадцать лет каждый день приходил сюда и ждал. Ждал знака.

Между стройных стволов зашевелился кустарник, и на поляну вышли мужчина и девушка, почти ребёнок, а следом… Следом за ними появилась женщина. Хаммуил вздрогнул: неужели дождался! Подавшись вперёд и вглядываясь в женское лицо, он невольно сжал кулаки. Движение повелителя не осталось незамеченным: рядом с ним, по правую руку, возник, склонившись, Регем, старший помощник во всех делах.

– Взгляни, Регем, – прошептал Хаммуил, вытягивая вперёд, к выходу из пещеры руку, – это она?

– Смею ли я? – старший помощник склонился ещё ниже.

– Смеешь! – Хаммуил возвысил голос. – Ибо я приказал тебе.

Старший помощник выпрямил спину и взглянул на подошедших к костру людей, которые о чём-то оживлённо спорили.

– Т, т, тн… – напрягая язык и губы, пытался произнести что-то Регем.

– Таня, – сказал за него повелитель, – какое смешное и глупое имя. Или это кличка?

– А если ошибка? – Регем набрался мужества и взглянул в лицо повелителя. – Вдруг коварный Маон искушает тебя, повелитель?

– Ты в своём ли уме? – нахмурился Хаммуил. – Разве не это лицо выбито на граните, что лежит на шестой повозке?

– Убить её спутников? – Регем вновь склонился к ногам повелителя.

– На ней печать каравана, – сказал, не отрываясь от лица женщины, Хаммуил. – Посмотри в её глаза: она любит. Любит этого мужчину, и такую проблему не решить смертью. Ты стал стар, Регем.