Караван-сарай

Свет вновь притушили, и в воцарившейся тишине послышался стук чьей-то головы об стол[146].

Это оказался уже заснувший Тристан Бенжамен[147]. Бретон задал ему обычный вопрос:

– Что вы видите?

Ответа не последовало. Бретону пришлось трижды повторить:

– Что вы видите?

На третий раз Бенжамен негромко проговорил:

– Невысокое дерево[148].

– Где оно находится?

– В тазу с вареньем.

– А где стоит этот таз?

Опять молчание; Бретон не сдавался:

– Где стоит таз?

Субъект опыта едва слышно ответил:

– В Парагвае, только никому ни слова.

– А чем вы заняты рядом с этим деревом?

– Я ем: чем же ещё?

– Что именно?

– Помёт колибри!

– И как, вкусно?

– Ужасная гадость!

И гипнотизируемый принялся с остервенением отплёвываться, корча рожи японских масок. Нам с большим трудом удалось его успокоить; он в конце концов рассказал, что превратился в школьный мелок, с помощью которого учитель математики написал на доске цифру 17.

Находившаяся среди присутствующих американка, которую я видел в первый раз, с сильным акцентом спросила меня, кто автор этой картины.

Розина нервничала:

– Послушайте, поедем уже, – сказала она мне, – право слово, с меня хватит.

В её голосе мне послышалось раздражение, которое такого рода вечер вроде бы не должен вызывать у подобных ей людей, чьё бодрствование мало чем отличается от транса этих бессознательных существ.

В этот момент появился вышедший было из комнаты Луи Арагон – все просто разинули рты!

Успев в одиночку заснуть в ванной, он вернулся мокрым с головы до ног, точно какой-нибудь ковбой из фильма, преодолевший вброд речку! Он пересёк комнату механическими шагами и остановился у клетки с карликовым игрунком, к которому и обратился:

– Экспрессионизм как движение стихийное не в силах помешать лошади зайти в гостиную: а лошадь столь же уместна в гостиной, что и в стойле – при условии, что салонная лошадь не будет иметь с остальными ничего общего.

Роже Витрак решил в свою очередь допросить новоявленного спирита:

– Что такое экспрессионизм? – обратился он к Арагону.

– Девятая дребедень, изобретённая Фрейндом[149].

– Что ещё за Фрейнд?

– Как, вы не знаете Фрейнда? Оптовый торговец членами из парафина.

– Что вы называете парафином?

– Серое вещество! Серое вещество! Серое вещество!

Субъект, кажется, всё больше заводился:

– Да вы так не нервничайте, – сказал ему Бретон, – подумайте как следует: что такое серое вещество?

– Серое вещество – это мокрая куча, чувствительная к ультрафиолетовым лучам; серое вещество поддаётся психоанализу, это вывод из устаревших фактов, которыми астрономы пользуются, чтобы смастерить новый компас для проходящих первое причастие.

Он внезапно очнулся и грациозно протянул руку новому гостю: это был прекрасно всем знакомый Пьер Бенуа[150] с ведром для угля – ему поручили следить за камином.

Мы с Розиной решили воспользоваться образовавшейся паузой, чтобы незаметно улизнуть, как женщина, до сих пор неприметно сидевшая рядом, внезапно поднялась; задыхаясь, она с видимым усилием произнесла несколько отрывочных фраз:

– Огромная фиалка… алый цветок… она надвигается на меня! Она увеличивается в размерах, ах, растёт прямо на глазах… Нет сил, мне страшно…

Бретон попытался её успокоить. Но женщиной, казалось, овладел поистине животный ужас[151], она металась по дивану, вырываясь из рук, и продолжала:

– Ах, какая огромная фиалка, вот она уже совсем близко, она цепляется за мой корсаж, а запах какой! Чувствуете, как она пахнет… о, какой ужас!

Она была на пороге настоящего нервного приступа – а мадам Бретон так переживала за соседей! Тогда хозяин вечера положил руку на лоб столь возбуждённого субъекта:

– Успокойтесь, – буквально скомандовал ей он, – успокойтесь: смотрите, фиалка упала к вашим ногам и уже завяла.

Женщине, казалось, полегчало:

– Да-да, – проговорила она в ответ, – вижу: теперь это мужчина, на голове у него – звезда, а в кармане – плитка шоколаду!