Караван-сарай

Розина Отрюш, похоже, уже была не в силах бороться с отвращением и попросила меня тотчас отправиться за её пальто. Помогая ей одеться, я был поражён и встревожен механической резкостью, обнаружившейся вдруг в её движениях: она повернулась и, не узнавая меня остекленевшими глазами, вытянула руки вперёд и сделала несколько неуклюжих крошечных шажков; я отстранился, Розина же, обойдя вокруг стола семнадцать раз, внезапно остановилась и залилась смехом:

– Знаете, – обратилась она к собравшимся, – с кем я тут прогуливаюсь? С Гуго Капетом.

– С королём Франции?

– Именно – он такой милый!

– О чём вы с ним беседуете?

– Он говорит, что больше не верит в спиритов – с тех пор, как они провозгласили его королём Франции; он сказал мне также, что его истинное призвание – поэзия; что все инициалы влюблённых, выцарапанные на стволах деревьев, скамейках в парке и стенах общественных туалетов – его рук дело. А раньше он был королём Пруссии и ещё – Наполеоном.

– М-да, – процедил тогда Витрак, – душой компании вашего друга не назовёшь!

– Может, он и зануда, но просто несравненный любовник! Мы занимаемся любовью прямо сейчас!

– Молча или он что-то говорит?

– Ах, вы его спугнули! Он ушёл, наигрывая на фортепьяно!

– Что же он играет?

– Что-то из Франка[152].

Бретон взял Розину за руку – меня же всё происходящее донельзя развеселило.

– Что вы думаете об этом мужчине? – спросил её тогда Витрак.

– Это человек о семи головах.

– А что за голова посередине?

– Самая умная.

– И что он делает своими семью головами?

– Он играет в боулинг – и кеглями у него те семеро, что недосчитались голов.

– И хорошо играет?

– Да нет же, всё время нарочно мажет, шары летят в жёлоб – он ведь сомнамбула: гуляет по крышам, а ноги его светятся во тьме; в руке у него – книга, тоже люминесцентная; чёрными буквами там написано: «Разум есть разум, газонокосилка – не больше, чем газонокосилка, а стихи – всего лишь стихи». Медленными шагами он ночь за ночью обходит весь Париж. Он заглядывает в каждую каминную трубу – они как перископы наоборот, – но повсюду видит одно и то же: два существа, лежащие лицом к лицу (и спиной к спине, поскольку ему видно и что у них на уме). Он возвращается к себе под утро, и на страницах книги у него в руке осталась лишь одна фраза: «Бог никогда не существовал, но нет и смерти».

В этот момент Розина разрыдалась, словно пронзённая внезапной болью, но потом начала понемногу просыпаться, ещё испуская, впрочем, душераздирающие крики; она выглядела измученной, я посоветовал ей не уходить тотчас же, а пойти передохнуть в соседней комнате, там спокойнее; она послушалась. Тем временем в транс впал ещё один из присутствовавших, некто Рене-Рене[153]; он громогласно возопил:

– Моя кухарка переоделась кухонной плитой, хотя с ней каши не сваришь; кухарка – не плита, хотя размерами напоминает надгробие, а вот готовить у меня на кухне не на чем.

– Вы уверены? – спросил его я.