Караванные города

Но это полбеды. Гораздо хуже было то, что трудно достать рабочих. Бедуин не привык работать; он слаб, недоедает и ленив. Деньги его не привлекают; он работает, чтобы заплатить налоги; он исчезнет, как только соберет необходимую сумму. Кроме того, он недоверчив, требует платы исключительно тяжелыми турецкими меджидиэ; капризничает по малейшему поводу, уходит и больше не появляется. Помимо этого — настоящий варвар: разобьет большую часть находок, из оставшихся пытается украсть как можно больше. Фактически в этом месте нет никого, на кого можно было бы положиться, так как даже европейцам в Сирии доверять нельзя и к тому же они наихудшего типа — воры и пьяницы. Во время нашего первого путешествия мы вынуждены были уволить нашего европейского повара и шофера и обратиться к вооруженным силам, чтобы избавиться от них, столь велики были неприятности, причиной которых они стали. Все это тем не менее теперь позабыто. И мы, и местное население лучше присмотрелись друг к другу, поэтому царит кажущийся порядок, хотя на деле все остается по-старому, и возможно, что это уже навечно. Пустыня тоже становится настоящим врагом археологов; она суха и гола; как только тронешь землю — поднимается и не садится облако пыли, так что раскопщик проводит свой день стоя в пыли, поглощая пыль, вдыхая пыль. Она проникает в поры кожи, и домой возвращаешься настоящим негром. Однако там нет комфортной ванны, ожидающей твоего возвращения. Песчаные бури еще больше осложняют жизнь, а начавшись утром, могут продолжаться три полных дня.

Тем не менее работа в Дуре интересная. За эти пять сезонов мы провели ценную работу и нашли множество интересных вещей. Их необходимо теперь описать; вначале я скажу несколько слов о характере работы и поэтому приведу один пример, показывающий, что она может быть даже захватывающей. Во время первого сезона мы вели раскопки вокруг главных ворот города. Это были тройные ворота, и под их сводами были двери, открывающие проход в башню, защищавшую ворота. Слева и справа от этого входа стены были покрыты сотнями надписей, оставленных солдатами гарнизона, купцами, таможенниками, носильщиками, т. е. всеми, кому таким образом удалось увековечить свои имена. Большинство надписей располагалось вблизи одной из дверей, где выстроились в ряд алтари, покрытые штукатуркой. На одном из них надпись была нацарапана, а не вырезана, и как-то раз я начал ее изучать; случайно я обратил внимание на выступавший с краю камень, покрытый толстым слоем штукатурки. Я был уверен, что под штукатуркой что-то скрыто, поэтому взял нож, перекрестился и стал ее отколупывать. К моему удовольствию, за штукатуркой спрятался небольшой красивый каменный алтарь, на котором была арамейская надпись. Это была наиболее ценная находка; я осмелел и начал отколупывать штукатурку, закрывавшую весь низ и пространство между алтарями. Когда я ее сколупнул, оказалось, что и там — миниатюрный алтарь с гравированными рисунками и надписями, — еще один ценнейший памятник для поздней военной истории Дуры.

Читатель может спросить, какова же картина, открывшаяся после раскопок Кюмона и Йельской экспедиции. Несомненно, конечно, что говорить об этом сейчас преждевременно, так как раскопки продолжаются. Но кое-какие факты установлены точно, и они вряд ли будут зависеть от результатов будущих работ, о них-то мы и скажем.

К сожалению, все еще невозможно установить точный план города. План Кюмона, сделанный при помощи воздушной фотографии, исправлен и обновлен моим учеником Хопкинсом, проведшим весь второй сезон работ в Дуре (см. с. 134, карту 5) и который и теперь ведет там раскопки. Хотя его основные линии точны, но он по-прежнему остается неточным в отношении деталей и нуждается в исправлениях. Однако нас здесь интересуют его основные линии. Они показывают нам Дуру III в. н. э., и мы находим, что в этот период город представлял собой наиболее любопытную комбинацию крепости и караванного города.

Мы по-прежнему не можем определить, было ли так всегда; слишком мало мы знаем об исторической топографии города. Возможно, что македонскую Дуру мы исследуем меньше и незначительнее, чем город, руины которого изучаем. Она могла занимать только небольшое пространство по обе стороны евфратского караванного пути под защитой одной или двух крепостей, занимавших то пространство, где теперь находятся цитадель и так называемый редут. Мы, как и прежде, не можем это доказать, хотя, если хватит средств, то путем систематических раскопок той части города, которая находилась между цитаделью и редутом, можно будет выяснить и этот вопрос. До сих пор, за исключением вспомогательной стены редута, мы не имеем следов построек селевкидского периода. Все раскопанные постройки относятся к римскому или парфянскому периодам.