Kardemomme (СИ)

Седовласый старик кутается в белую джеллабу, пряча сухонькие ладошки в широкие рукава. Исак беспрестанно чихает, пока Эвен роется в выставленных на прилавке коробочках и мешочках. Глаза слезятся, и он уже отчаялся разобраться во всех этих названиях. И если перец, шафран, тмин, имбирь и корицу он еще не спутает с другими, то фелфель дрисс или харису, перец пили-пили, кайенский перец, манигет, который оказывается одной из разновидностей мускатного ореха… Это взрыв мозга какой-то.

Наверное, лицо его сейчас выражает крайнюю степень страдания, потому что Эвен смеется и треплет по голове, целует быстро в макушку.

— Не парься, ладно, всем этим? Для этого у тебя есть я.

Долго и непонятно толкует с торговцем о свойствах каких-то там трав, и тот складывает в большой бумажный пакет новые и новые мешочки с неведомыми смесями. И, о восславим Аллаха и пророка его Мухаммеда, начинает, наконец, долго и витиевато прощаться.

Старик тепло улыбается, приглашая напоследок заходить еще до отъезда. Исак разбирает что-то про “не смыслящего в настоящем искусстве скучающего друга” и, закатив глаза, быстренько выкатывается из лавки, чтобы не учудить чего под занавес…

— Какие планы на вечер?

Эвен выходит следом на узкую улочку, зачем-то копается снова в пакете, засунув туда голову почти что по уши.

— Последний ужин под небом Марокко. И ты просто обязан попробовать пастилью, я тебе рассказывал об этом блюде.

Смотрит как-то выжидающе, словно это странное слово должно значить что-то особенное, на что-то там намекать. Но Исак кривится сконфуженно, разводит руками. Так много чужеродных названий и новых слов. Ну, как тут запомнишь все это?

— А еще закажем бутылочку того сухого вина… тебе понравится, обещаю.

Он словно светится предвкушением. Или это просто особый воздух Марокко. Прозрачный и чистый, на котором у людей будто крылья за спиной раскрываются.

*

Эта ночь правда какая-то особенная. Она точно звенит неслышной музыкой, впитывается какой-то негой, истомой в кожу. Блюда сменяют друг друга, и вино так приятно вяжет во рту. Эвен улыбается, болтает обо всем на свете и все время тянется через стол, чтобы накрыть пальцы рукою. Сегодня Исак не протестует. Сегодня наплевать на все и на всех, кроме него, такого торжественно-красивого, что сердце просто заходится, а где-то в затылке пульсирует извечный вопрос:

“Мне, правда? Это все мне? Для меня? Он — для меня?”

— Жемчужина марокканской кухни, — шепчет Эвен, когда им подают мудреный пирог, в котором столько слоев, что сосчитать невозможно.

Исак осторожно пробует свою порцию. Морщится, когда что-то твердое попадает на зуб, вытаскивает осторожно… и зависает, разглядывая узкую серебристую полоску металла.

— … непременно подают на марокканской свадьбе…

Уши Эвена пылают и, да, он никогда еще не выглядел более смущенным и неуверенным одновременно.

— Эвен, я…

— Нет, погоди…

Волнуется, или сохнет в горле. Руки трясутся, когда опрокидывает залпом сразу бокал. Собирается с духом.

— Исак Вальтерсен, окажешь ли ты мне честь?..

— Боже, Эвен, ты это серьезно?

Спрятать лицо в ладонях. Может быть, так получится не опозориться окончательно. Нет, он не ревет, как девчонка, но губы на какой-то миг вдруг дрожат, и пальцы… почему так немеют пальцы?

— Я люблю тебя с того самого мгновения, когда только увидел. В мой первый день в школе Ниссен. Я знал тогда, и знаю сейчас, что сам я без тебя никогда не буду цельным, счастливым. Ты выйдешь за меня, Исак? Станешь частью моей жизни навсегда?

— … пока смерть не разлучит нас.

Тихо-тихо, выдохом, шепотом. Не размыкая губ.

Потому что Эвену не надо слышать. Потому что может увидеть ответ в его мыслях, прочесть по лицу.

Навсегда.

========== Часть 53. ==========

Растянутая футболка, полный бедлам на голове и куча конспектов, которые Исак никогда не успеет переписать. Ни этим вечером или ночью, ни на этой неделе. Не в этой, блять, жизни.

Стакан с остывающим латте. Слишком, слишком много ванили. Так, что практически склеиваются губы и кажется, еще чуть-чуть, и из задницы начнут вылетать маленькие радужные пони. Он даже игру небольшую затеял: по глотку этой ядовитой бурды на каждое второе такси, проносящееся мимо огромного, во всю стену, окна. Почти как в фильмах про шпионов, которые он не выносит, и которые так любит Эскиль…

Фыркает прямо в густую белую пенку, забрызгивая раскрытые тетради и ноутбук, настырно мигающий квадратиком непрочитанного сообщения. Юнас или Магнус, наверное. Плевать. Потому что снова вечеринки, девчонки и травка. И не то, чтобы Исак был против веселья. Остопиздело просто. До зубовного скрежета.

А еще… еще этот новенький мальчик в Ниссен…

Колокольчик над дверью весело тренькает, оповещая о новом посетителе. Знакомый радостный смех прокатывается по кофейне, а Исак натягивает свой снэпбэк почти до ушей, вжимает голову в плечи.

Пиздецпиздецпиздец. Полный пиздец, господа.