Kardemomme (СИ)

— Ты скажешь? Блять, Эвен… я… я просто не знаю. Это море и волны, и ты меня обнимаешь, а в следующий миг… Просто скажи мне, ладно?

Волны. Волны тяжелые, вязкие. То наплывают, то отступают и, кажется, шепчут, зовут…

“Иди… иди сюда, ближе”.

— Прости меня, детка.

Волны беснуются, буквально встают на дыбы. Одежда, волосы, обувь — насквозь, и оба хватают воздух ртом, задохнувшись от холода. И пальцы скользят, но сплетаются крепче.

— Я знаю, ты не хотел испугать…

— Исак, послушай. Я виноват… Я хотел… я пытался… черт…

Прибой оглушает. Прибой дробит сознание на молекулы, атомы и частицы. Прибой не дает сосредоточиться, вымывая из сознания каждую связанную мысль, оставляя лишь пустоту.

— Эвен…

— Я люблю тебя больше жизни. Знаешь, ни в одной из Вселенных никто и никогда не смог бы передать или даже попробовать объяснить. Потому что это чувство так необъятно, оно захлестывает с головой, оно поглощает, оно растворяет тебя целиком… эта любовь…

Исак вздрагивает как от пощечины, замирает. Не дышит. Он хрупкий сейчас невозможно — только тронь, рассыплется горсткой осколков.

— Ты хотел все закончить, я прав?

И он всегда понимал, как никто другой прежде. Понимал или чувствовал, или попросту считывал мысли. Он всегда… всегда был слишком хорош.

Я не заслужил тебя, понимаешь?

— Я хотел дать тебе шанс иметь нормальную жизнь.

Привкус пепла на языке и соленая влага. И Исак, что не отшатывается, не пытается отдернуть руку или ударить. Не пытается убежать. Он смотрит, закусывая нижнюю губу. Он смотрит, и бледно-зеленая, будто выцветшая от дождя, радужка дробится от непролитых слез.

Я никогда не хотел, чтобы ты плакал.

— Ты уже пытался как-то, ты помнишь?

Глухой голос тонет в звуках прибоя, и Эвен ведет ладонью по лицу, стирая мелкие капли.

— Я правда хотел… Я хочу видеть тебя самым счастливым.

— Как будто это было бы возможным без тебя, — выдыхает Исак, утыкаясь носом во влажную куртку. — Эвен, ты сущий придурок.

— Я знаю.

Как я мог просто забыть, что без тебя жизнь не замирает, она исчезает, стирается? Ее просто нет. Как нет и меня. Ничего больше нет. Пустота, что страшнее смерти.

— Это ты, Исак. Ты — весь мой мир. И нахуй Вселенные, слышишь?

Океан сегодня тревожный и нервный. Дергается, рычит, угрожает. Он то принимается плеваться солеными струями, то просто хлещет ими о берег, разбиваясь о тяжелые валуны и сваи причала. А еще все время пытается дотянуться до двух слившихся воедино фигур, не обращающих внимание на холод и брызги, на набегающие с запада тучи, на низкие, рокочущие раскаты грома, тонущие в шуме прибоя…

========== Часть 51. ==========

Комментарий к Часть 51.

попытка в омегаверс номер раз. весьма условный, надо сказать.

Кем бы ни был Эвен Бэк Найшем, нормальным альфой назвать его язык не повернулся ни разу. У Исака — вот точно. Ну, сами посудите, кто из альф подрывался на рассвете, чтобы испечь своему омеге столь любимые тем блинчики, сварить душистый кофе с ванилью, а потом притащить все это в кровать. Заметьте, на самом рассвете, когда любой уважающий себя альфа еще дрыхнет задницей кверху и досматривает десятый или какой там по счету сон.

Нет, Исак вовсе не думал, что все альфы, как один — охуевшие эгоисты, не заботящиеся о своих половинках. Вот Юнас, к примеру, со своего омеги пылинки сдувает, подарками-цветами завалил так, что квартира больше похожа не то на оранжерею, не то на какой-то причудливый ботанический сад и распродажу одновременно. Альфа Магнуса терпит все неслабые заебы того и обещает в следующий отпуск увезти на какие-то там тропические острова. Даже Крис-мать-его-Шистад выключил мудака и таскался со своим омегой по больницам, когда того угораздило подхватить какую-то странную аллергию.

Но ни один, ни один из них, слышите, не подрывался с кровати чуть свет, чтобы приготовить завтрак. Как-то так повелось, что кухня по большей части была вотчиной омежек, а альфы у плиты смотрелись забавнее и нелепей, чем пресловутый слон в посудной лавке. И предрассудки тут, заметьте, совсем ни при чем.

*

Вот только Эвен никогда не был обычным. Исак это понял в первый же миг, как только поднял глаза на протягивающего салфетку альфу у умывальника. Так и завис, утонул, захлебнулся, не то, что все слова позабыл — дышать разучился. А когда втянул-таки воздух рывком — едва на ногах удержался, вцепившись в край раковины. Потому что альфа пах запредельно — тем самым, единственным — парой. И он не мог не почувствовать то же. Исак понял это по тому, как скачком расширились зрачки альфы, затапливая небесно-голубую радужку, как затрепетали крылья носа.

Чуть качнулся вперед, протянул руку и сжал тонкие пальцы нахохлившегося воробушком мальчишки.

“Меня зовут Эвен, кроха”

“Исак”

Откуда-то он знал — вот прямо с той самой секунды, — что никому-никому его уже не отдаст. Своего улыбчивого альфу с такими длинными пальцами и светлой челкой, что все время падала на глаза, а тот сдувал ее, фыркая и дурачась.

*