Карденио

На этот раз, не помня себя от гнева, он изо всех сил замахнулся тростью на аббата, но тот предупредил удар и схватил противника за руку с такой силой, что Струм невольно выронил оружие. Миссионер с презрением оттолкнул его от себя, но и сам невольно попятился назад.

– Проклятый французишка! – прохрипел Струм.

– Да, милостивый государь, я – француз. И сумею заставить вас с уважением относиться к народу, к которому я принадлежу по рождению, и к Богу, которому я служу по убеждению. Миссионер – тот же солдат и, несмотря на смирение и терпение, которые предписывает ему сан, должен уметь заставить уважать себя. Если бы мне приходилось сносить муки и оскорбления от несчастных невежественных людей, я бы сумел стерпеть все – они невинны в своем невежестве и часто не ведают сами, что творят. Но знайте, что я как француз и священник никогда не позволю оскорблять себя человеку, равному мне по положению, офицеру, который должен быть умственно развитым и образованным, но который вместо этого отдается презренной страсти к пьянству и нравственно пал так низко, что оскорбляет беззащитного, которому он сам должен был бы быть поддержкой.

– Черт возьми…

– Молчите! Довольно я вас слушал. Теперь потрудитесь выслушать меня не прерывая. Буду краток. Я нахожусь здесь по разрешению вашего правительства с миссией мира и благотворительности. Эти обязанности я выполняю настолько добросовестно, насколько мне позволяет слабая человеческая природа: помогаю несчастным, утешаю их, учу познавать Творца и исполнять свой долг по отношению к нему и к своим ближним, следовательно, и к вам. Я имею полное право на поддержку всего общества, особенно на вашу, так как я священник в том городке, которым вы управляете. Можете быть спокойны! Жаловаться на вас я никому не буду, но помните, клянусь вам в этом как священник и француз, что сумею заставить вас уважать себя. А теперь говорите, я вас слушаю, только поскорее. Меня призывают священнические обязанности; я давно уже должен быть у умирающей, душа которой, может быть, ждет только моего напутствия!

В душе американца происходила борьба. Только что испытанное им волнение протрезвило его. Теперь он осознал всю непристойность своего поведения.

– Как? – прошептал он с удивлением. – Ехать ночью в такую ужасную погоду?

Миссионер, внутренне улыбаясь, спокойно заметил:

– Да, майор. Мне необходимо ехать. Для священника не должно существовать преград к исполнению долга. Бог говорит ему: «Иди! » – и он идет. Будьте же добры, не задерживайте меня и сообщите причину вашего посещения.

В эту минуту незнакомец, стоявший в углу и бывший до «их пор безмолвным, свидетелем происходившего, сделал несколько шагов вперед, снял шляпу и, кланяясь миссионеру, проговорил:

– Сеньор падре, позвольте объяснить вам цель нашего {прибытия, а также попросить у вас прощения за то, что я, хотя бы и невольно, стал причиной неприятной сцены, которая здесь только что разыгралась. Поверьте, если бы потребовалась моя помощь, я выступил бы на вашу защиту.

– Вы, милостивый государь, видите, что это было совершенно излишне. Господин комендант и сам сознает свою вину передо мной.

– Да, да, – проворчал майор, в эту минуту походивший на собаку, которой только что надели намордник. – Я вел себя как ирландская скотина, а не как истинный американец.

К чести майора надо сказать, что, хотя он и был чистокровным янки, то есть пьяницей, невежей и грубияном, вместе с тем он обладал некоторыми хорошими качествами: у него было честное сердце и при умелом обращении он оказывался добродушнейшим человеком.

– Слушаю вас, милостивый государь! – продолжал миссионер.

– Видите ли в чем дело, сеньор падре, – заговорил незнакомец. – Всего два часа тому назад я приехал из Галвестона и привез очень важные письма, которые хотел бы передать вам и вместе с этим попросить у вас маленькую аудиенцию. Мне нужно просить вашего совета и помощи в очень серьезных делах, которые касаются лично меня. Вот почему, господин аббат, я решился, несмотря на столь поздний час, просить майора Струма проводить меня сюда и представить вам. Мог ли я предполагать, что это даст повод к скандальной сцене? Иначе, конечно, я отложил бы свой визит до завтра и представился бы сам!

– Хм, хм, – проворчал майор, – лежачего не бьют! Сознаюсь, я вел себя как ирландская скотина… Кажется, теперь господин аббат ничего больше не может от меня требовать.

– Хорошо, хорошо, господин майор. Не будем ворошить былое.

– Будьте добры, сеньор падре, – вновь заговорил незнакомец. – Ответьте, пожалуйста, сможете ли вы исполнить теперь мою просьбу?

– Сожалею, милостивый государь, но сейчас никак не могу уделить вам внимания. Вы уже слышали, у меня спешное дело. Я должен немедля отправиться в дорогу.

– Да-да, поезжайте, аббат, – вставил комендант. – Хм, тьфу… Кажется, я вас уже не задерживаю. А все-таки у вас крепкие кулаки.

– Милостивый государь, – улыбнулся священник незнакомцу, – я надеюсь вернуться назад поутру и тогда буду к вашим услугам.

– Бесконечно вам благодарен, падре, – проговорил, кланяясь, незнакомец.