Читаем КАРЬЕРА полностью

КАРЬЕРА

боб

Сосредоточенно разглядываю свой стакан.

— Ты действительно хочешь всё закончить? Жена смотрит

на часы.

— Мне пора, — сообщает она.

— Я увижу тебя, когда вернешься? Лиззи встает из-за

стола:

— Не знаю. Боже, до чего же это все тяжело...

Она быстро стискивает мою ладонь и срывается с места, прежде чем я успеваю еще что-нибудь произнести. Хочется

броситься следом, но мне хватает ума не делать этого. А

потому вынуждаю себя остаться на месте, разглядываю

недопитое мартини. Беру бокал, подношу к губам, но тут же

отставляю обратно. Не подумайте, что стал трезвенником, просто очень подавлен.

Прошу принести счет. Восемнадцать баксов за бокал

мартини и стакан минеральной воды. Боже! Неохотно

выкладываю на стол двадцатку. Ухожу.

Внезапно из бара выходит официант с моим счетом в руке.

— Сэр, — сообщает он, — ваша гостья расплатилась на

выходе.

В горле першит. Моргаю, к глазам подступают слезы:

— Спасибо.

Возвращаюсь в своё жилище на верхнем этаже. Не знаю, чем заняться, а потому просто смотрю телевизор. Но никак

не могу сосредоточиться на экране.

Лиззи и Баллентайн. Лиззи и Питер Баркли. Лиззи и этот

паршивец Джерри Шуберт... Наверняка он решил поручить

«Мосману и Китингу» заняться пиаром Баллентайна. И

наверняка попросил, чтобы с фирмой работала лично Лиззи

Говард. Поймав меня в капкан, решил заманить в паутину и

ее, чтобы убедиться: я никуда не денусь.

Стараюсь заснуть. Не получается. Примерно в четыре утра, проведя несколько часов за разглядыванием потолка,

понимаю, что делать. Рискованная игра, но деваться некуда.

Поднимаюсь. Принимаю душ. Спускаюсь, выхожу на

Двадцатую стрит, затем направляюсь на восток, к Восьмой

авеню.

Сейчас четыре сорок пять утра. Чтобы убить полчаса, присаживаюсь в круглосуточном кафетерии, выпиваю

около трех пинт полностью насыщенного кофеином

яванского кофе. Думаю, что сейчас как раз пришла пора

вновь закурить, но каким-то чудом удается совладать с

искушением.

В четверть шестого поднимаюсь из-за стола, прохожу

целый квартал к западу от Двадцатой, останавливаюсь

напротив ухоженного особняка из коричневого камня и

жду.

В пять двадцать перед домом 234 по Двадцатой Западной

стрит останавливается длинная, черная машина «линкольн

тауэр кар». Через пять минут из аппартаментов Айана и

Джины выходит Лиззи. Направляется к автомобилю,

смотрит перед собой и видит, как я иду к ней через улицу.

На лице любимой появляется сперва недоверие, затем —

отчаяние.

— О, боже, Нед, это ты... Но зачем?

Но тут же, замолчав, замечает то, на что в состоянии

обратить внимание только настоящий друг: неподдельный

страх.

— Что случилось?

— Пожалуйста, — прошу я, — разреши проводить тебя до

аэропорта.

Она колеблется долю мгновения, но затем быстро кивает.

Машина трогается с места, я замечаю опущенное между

пассажирским и водительским салоном стекло. Точно

прочитав мои мысли, Лиззи спрашивает у водителя, нельзя

ли нам уединиться.

Гудит мотор, поднимая стеклянную перегородку. Проем

закрывается, она смотрит на меня:

-Ну...

— Ну... — начинаю я. И выговариваюсь. Описывая шаг за

шагом события, случившиеся с тех пор,

как Джерри протянул руку помощи. Не скрывая деталей. Не

оправдывая собственную непредусмотрительность. Слова

текут сами собой.

Хотя Лиззи молчит, ее глаза становятся всё шире и шире, особенно когда я рассказываю о событиях в Оулд-Гринвиче, случившихся в начале недели, и о том, как Джерри

превратился в моего тюремщика.

Лиззи ни разу не перебила, хотя я знал, о чем она думает:

«И я собиралась работать на этих людей?»

Когда я наконец договорил, повисло долгое молчание. Я

взял ее за руку. Думал, Лиззи отпрянет или стряхнет мою

ладонь.

Но она сжала мои пальцы, и держалась за них некоторое

время. Крепко-крепко.

Глава четвертая

Она предложила мне денег. И авиабилет в любое место, куда захочу. Лиззи считала, что нужно исчезнуть, скрыться

в великом американском «нигде», стать другим человеком и

надеяться, что мое исчезновение убедит Джерри: я не