Кари Мора

С неба опять пролился короткий, сверкающий на солнце дождь, пробарабанил по крыше пикапа. Появившаяся было радуга быстро потускнела и исчезла.

За руль, Кари! Часики тикают!

На самом деле секундная стрелка просто ритмично продвигалась по циферблату без всякого тиканья. Тикало у нее в голове. Стеклоподъемники в пикапе были самые простые, не электрические; покрутив ручки, она опустила оба окна до отказа. Кабину продул прохладный ветерок.

Глаза щипало, но слез не было. У стены дома, возле которого она поджидала Антонио, цвели оранжевые жасмины, и Кари отчетливо чувствовала их запах, особенно сильный после дождя.

До нее дошло только тогда, когда она увидела все собственными глазами – когда на дороге увидела своего мертвого жениха с его шаферами, все были в автомобиле, а автомобиль полыхал, подожженный теми, кто его только что расстрелял. Соседи пришли в церковь, где она дожидалась его с букетом жасмина в руках. Они пришли, чтобы рассказать ей об этом, и она побежала туда, побежала к своему жениху – навалившемуся на руль рыжеволосому парню в белой кружевной рубашке-гуайавере. В стеклах машины зияли звездообразные дырки от пуль, и она, доломав растрескавшееся боковое стекло камнем с дороги, попробовала вытащить его. Просунула руку в разбитое окно, попыталась вытащить его из машины. Те в собравшейся толпе, что похрабрее, пытались оттащить ее, но она все цеплялась за него, они тянули, и на руках у нее оставались порезы от разбитого стекла, а потом взорвался бензобак, и ее подбросило над землей. На ее свадебном платье застывала коричневая кровь.

В сумочке на поясе у Кари лежали две балеады[51] с мясом и сыром – на случай, если они с Антонио проголодаются. Она посмотрела на балеады. До сих пор теплые; полиэтиленовый пакет, в который они уложены, запотел изнутри. Она вытряхнула его из сумочки прямо на пол кабины. Пошарила рукой под сиденьем, вытащила оттуда «ЗИГ-Зауэр» сорокового калибра, сунула в сумочку на поясе. Вылезла из кабины. Пару раз глубоко втянула воздух, словно набираясь у жасминов силы. В голове прояснилось.

Полтора квартала до ворот дома Эскобара Кари прошла пешком. Вынула из почтового ящика всякий рекламный хлам. Можно будет сказать, что пришла за расчетом.

Набрала код на пульте калитки сбоку от ворот. Между высокой живой изгородью и каменной стеной, разделявшей участки, оставалось небольшое свободное пространство – где тянулись электрический кабель с распределительными коробками наружного освещения и системы полива. Можно будет пройти там, оставаясь незамеченной.

Когда Кари, пригнувшись и почти прижавшись к стене, пробиралась узким проходом, под остатками закатного солнца на паучьей паутине у нее над головой яркими красными огоньками вспыхивали дождевые капли.

Матео, сложив третий ряд сидений «Кадиллака Эскалейд» Ганса-Петера, укладывал на освободившееся пространство большие пластиковые мешки. Кари он не заметил.

Она оставалась под прикрытием живой изгороди, пока не добралась до выходящего на море садика.

Порог павильона напротив бассейна был перемазан кровью – недавно через него кого-то тащили. Оставив свое укрытие, Кари быстро пересекла открытое пространство. Толкнула дверь в павильон. Увидела ноги, потом ласты. Тело лежало на банкетном столе возле бассейна. Ластами к ней. Она много раз видела ноги Антонио, когда он обслуживал бассейн, и сразу все поняла. Это были ноги Антонио. И туловище тоже его. А вот голова отсутствовала.

Кари оглядела пол в поисках головы, но не увидела ничего, кроме лужи крови, темной и начинающей уже сворачиваться по краям.

Лицо ее словно занемело, застыло, как маска. Но рук это онемение не коснулось. Она положила ладонь на спину Антонио. Еще теплый.

В этот момент в павильон у бассейна вошел Бобби-Джо.

Руки у него были заняты – он тащил большой рулон полиэтиленовой пленки, моток веревки и садовый секатор с длинными ручками, чтобы отрезать Антонио пальцы. Зацепившись своей ношей за дверь с москитной сеткой, Кари он поначалу не заметил.